ОТ АВТОРА
Вот как было Немцев выгнали из Сталинв 1943 а возвратились в город ранней весной. как конечно, не было. Кругом развалины. Дома нашего тоже не ществовало. Он сгорел. Я видела, как он горел. войны мы жили Винницкой улице, третьи от угла. Так загорелся сначала угловой дом, а ветер дул в нашу и довольно сильный. Пожар случился днем, при ясном солнышке, но искры вылетали из домов целыми мириадами, поэтому видно их было отлично. Треск стоял ужасный, такой сильный, что мы порой не слышали, как падали бомбы. Мы стояли, как завороженные, держась с братом за руки. Первой опомнилась мама. Она крикнула:
А ну марш в щель!
Мы юркнули в окоп.
Мама заплакала. Я сказала:
Мама, не плачь. Подумаешь, еще один построим. Мне вот только жалко куклино платье. Оно ведь тоже сгорит?
Мы смотрели на пожар из щели, и я все думала о том, как сегодня утром, когда еще не было никакого пожара и самолеты не прилетали, я зашла в дом, увидела кусок ваты и слепила из него платье для своей куклы. Оно получилось такое воздушное, и моя кукла стала похожа на Снегурочку. До Нового года было ой как далеко, поэтому я сняла платье по частям, снова слепила его и повесила в шкаф. Там ничегошеньки не было одно платье для Снегурочки. Ну и пусть до зимы далеко. Зато мне не нужно будет возиться кукольным нарядом. Открою шкаф и, пожалуйста, одевайтесь.
Отвалилась боковая дома, что была ближе к нам, и я увидела шкаф. Он пылал вовсю, и платье, наверное, давным-давно сгорело. Оно ведь было легкое, как перышко…
Когда мы возвратились на свое пожарище, то разместились в том самом окопе, где спасались бомбежки. Мама с папой устроились на разные заводы, братишка стал ходить в садик, а я была за домоседку. С работы первой приходила мама. Она всегда приносила с собой в плоском немецком котелке суп, который получала на обед. И я очень ждала ее прихода, потому что есть мне хотелось страшно.
Помню июльское раннее утро. Мы проснулись, как всегда. И как всегда, увидели, что песок снова просочился сквозь доски, которыми были обиты стены окопа. Когда я всех распровожу, я должна буду убрать
Мы выбрались наружу. Погода стояла великолепная. Даже птицы где-то пели, хотя вокруг не было ни одного дерева. Мы полили друг другу на руки — умылись. Мама внимательно на меня посмотрела и сказала:
— Ох и худющая ты. Подкормить бы тебя надо — осенью-то в школу Отец, может, ее в деревню отправим — на подножный корм, а?
Папа сказал:
— Я не возражаю.
Мама тотчас распорядилась:
— Ты веди Толика в садик, а я отпрошусь быстренько на работе, да и провожу тебя до пристани — доедешь небось до Антиповки-то. Как раз утром пароход туда приходит. Да и женщины наверняка туда едут, может, даже антиповские есть. Попрошу, за тобой посмотрят.
Село Антиповка — родина моих родителей. Я там была до войны несколько раз. Ура! Купаться буду, по горам лазать. А главное, у тети Манн, папиной родной сестры, корова есть, а у бабы Сани, маминой тети, — козы. Я представила, как я пью не из какого-то там стакана, а прямо из горшка козье молоко, густое, как сливки, прохладное. Я стала быстро одевать Толика. В садик идти было довольно далеко — к бывшему стадиону, но настроение у меня было отличное. И утро на меня действовало. Умытое- умытое, ясноглазое, как мой братик. Он что-то лопотал, а я крепко держала его за руку и шла по знакомой дорожке, не отклоняясь ни на шаг — боялись мин. Вдруг я почувствовала какую-то беспокойную нежность к нему. Она нахлынула на меня неожиданно, как слепой дождик. Я даже остановилась. Мне захотелось его чмокнуть, и я чмокнула. Он засмеялся и потянул меня вперед. Я не знала тогда, что вижу его в последний раз. В тот день я уехала в деревню. В деревне все было так, как я и представляла, даже лучше. С Палькой, дочкой бабы Сани, и другими деревенскими девчонками, целыми днями торчала на Волге. От неумеренного купания по лицу пошли цыпки. Баба Саня говорила мне:
— Господь с тобой, Лилька, уймись. Волга-то так и будет течь, а тебя мама родная не узнает.
— Узнает. — говорила я, — еще как!
Мы не только любили купаться. Еще ходили за травой для коз.
В то роковое воскресенье, когда все случилось, мы лазали по крутому склону берега и рвали траву. В меня словно бес вселился. Я смеялась до упаду. Закачусь и падаю на охапку травы. А то возьму эту охапку, залезу на самую вершину склона и… кубарем вниз.
Я даже предположить не могла, что в это самое время, когда мама буквально на полчаса отлучилась на базар, мой брат с соседскими мальчишками нашел мину. Кому разряжать? Стали канаться. Выпало ему. Он сел на землю, зажал мину между коленями. Взял камень потяжелей. Прежде чем ударить, он сказал мальчишкам:
— Вы лозытесь. а то осколки поранят.
Мальчишки легли. Через несколько минут все было кончено.
Вот почему у меня нет брата…
По-мо-ги-те!
Какими словами передать состояние ребятишек, у которых на глазах убивало отца или мать, бабушку или сестру? Представьте: вокруг рвутся бомбы, снаряды, мины. Жуткое завывание пикирующего самолета. Так и хочется вдавиться в землю, в стену, чтобы только не слышать, как к тебе летит смерть. И вот мама, только что живая мама, вдруг охает и падает замертво. Что делать? Куда бежать? Кого звать на помощь? Кричи, не кричи — в этом кромешном аду тебя никто не услышит и не придет… и не спасет…
Но детей спасали. Их находили в подвалах, окопах, в горящих домах. Бойцы легендарной 62-й армии и жители города доставляли осиротевших ребят в детприемники, а оттуда — в детские дома. В то время на территории нашей области было открыто около сорока детских домов.
Дети поступали в детский дом чуть живыми, изможденными. Некоторые даже не могли идти — их несли на носилках. Некоторые дети долгое время не разговаривали. По ночам их преследовали кошмары, и они кричали, в который раз заново переживая свое горе. Сколько надо было времени и усилий воспитателям, чтобы к детям вернулось детство, чтобы мальчишки стали мальчишками, а девчонки — девчонками. И дети оттаяли, вернулись к жизни. Они стали смеяться и петь, рисовать, гонять мяч, вышивать. Короче говоря, делать то. что делают нормальные дети.
«Приехали мы с Украины, но не знаю названия города, в котором мы жили. Остановились в Сталинграде. Папа наш работал на тракторном заводе, мама дома была. Когда бомбили Сталинград, папа уже был на фронте. Мама, я и сестренка Рая сидели в щели. У нас нечего было кушать. Была только одна пшеница, мы ее и ели.
Рая захотела пить, а воды у нас не было. Когда мама стала выходить из щели за водой, она упала и умерла. Мы с Раей плакали.
Мы остались без мамы, а немец так бомбил, даже страшно вспомнить. Я очень боялся и все время плакал, а Рая не плакала. Она мне говорила: «Давай. Толя, уйдем отсюда». А я ей говорю: «Куда же уйдем, когда такой бой идет? Если бы ты понимала что-то, ты бы меня не звала».
Утром я говорю Раечке: «Пойдем куда-нибудь». Одел ей пальто, покрыл шалью, насыпал пшеницы в карманы ей и себе, только забыл надеть свою шапку. Потом взял Раю на руки и пошел с нею сам не знаю куда.