13 сентября. Воскресенье. Утро за речью. У меня были А. А. Фортунатов, просивший поддержать в факультете его ходатайство о продлении ему срока оставления при Университете для сдачи экзаменов. Его требуют на военную службу, но какой он солдат – только для умножения госпитального материала. Затем студент Саарбегян [19] , просящий карточки к проф. Митропольскому; он добивается перевода его с естественного факультета на медицинский. Затем беженец юноша Борухин, присланный ко мне Ф. А. Уховым с просьбой оказать ему содействие в поступлении вольнослушателем в Университет, типичный иудей из Белостока. После завтрака были двое моих оставленных, Новосельский и Рыбаков, с которыми пробеседовал час и подарил им свою книгу и оттиски статей. Приехала Маня65 с детьми, я отправился к Гершензону, с которым философическая беседа о значении войны и текущих событиях. Мы с ним сходимся в ненависти к верхоглядству нашей так называемой интеллигенции и к ее стадности. Я же еще развивал тему о ее идолопоклонстве. Все идолы: положительный кумир [в. кн.] Н[иколай] Николаевич (младший)], отрицательный – Горемыкин, кумир – Государственная дума. Это за последнее время. Прогулявшись и занеся В. М. Хвостову учебники, вернулся домой. У нас обедали все Богоявленские и Холи66. Вечер с ними.
14 сентября. Понедельник. Лиза с Миней после завтрака уехали к Богоявленским. Я в три ч. отправился к Троице. На пути случилось происшествие. Около Мытищ повстречали воинский поезд. Из мелькавших вагонов неслись крики. Вдруг – бац! и окно того отделения, где я сидел один, разбилось вдребезги. Меня прямо засыпало осколками битого стекла. В тревоге прибежали пассажиры соседнего отделения. Пришли кондукторы, заявившие, что и вчера был подобный же случай озорства новобранцев. У Троицы почему-то масса народа на вокзале. Новая гостиница, где я обыкновенно в течение 6 лет останавливался, отведена под лазарет. Пришлось останавливаться в старой, менее удобной. Был большой наплыв постояльцев, так что я должен был занять первый попавшийся неуютный и темный номер. Когда я подъехал к гостинице, вдруг погасло электричество. Вот уж не знамение ли, вроде как в «Слове о полку Игореве». Устроившись, вечер провел у проф. Шостьина, чтобы дать указания его сыну, поступившему на наш факультет.
15 сентября. Вторник. Читал лекцию вступительную о значении древнерусской истории, импровизируя. В Москву вернулся к факультетскому заседанию. Переизбрали проф. Грушку в деканы 13-ю голосами против 5. Эти пять, конечно: Сперанский, Щепкин, Поржезинский, [М. М.] Покровский и, вероятно, Савин или Брандт. Устроил стипендии своим оставленным: Львову – Володи Павлова в 700 р., Рыбакову – Соловьева в 600 р., Новосельскому – Иловайского в 500 р.67 Экзаменовали Лукина, магистранта всеобщей истории, – по русской истории, отвечал о земских соборах очень хорошо, и, наоборот, нашего магистранта Панова – по всеобщей истории. Бестактно держал себя И. И. Иванов, стараясь показать свои познания и предлагая экзаменующемуся вопросы из того круга, который, очевидно, им не был приготовлен. Вечером прогулка.
16 сентября. Среда. Утром прогулка. Затем приготовлял темы для просеминария по эпохе Александра I. В 31/2 ч. отправился в Университет, где встретился с Поржезинским. Так как мой просеминарий совпадает с обязательным для всех студентов нашего факультета курсом введения в языковедение Поржезинского, то я нашел у себя в аудитории всего человек 20, и то половину второкурсников. Этому нельзя не порадоваться, так как в прошлом году при 60 участниках просеминария приходилось иногда прочитывать до 5 рефератов к заседанию. Вечером был в бане, где служитель Василий Иванович, беседуя со мной, вместо обычных политических разговоров, жаловался на то, что он находится в крепостном праве у хозяина. На улицах расклеено объявление градоначальника, в котором говорится, что 14-го на Страстной площади произошли беспорядки, и призывается благомыслящее население к спокойствию. Нервное настроение, тревоги, связанные с войной, науськивания либеральной печати, дороговизна, недостаток то того, то другого из необходимых предметов – все это создает такое напряженное состояние, которое ежеминутно готово разразиться вспышкой. Произошла свалка толпы с полицией из-за того, что городовой по указанию кондуктора высадил из трамвая пьяного солдата. Были убитые и раненые.
17 сентября. Четверг. Утром направился в университетскую библиотеку за книгами для Петриады. Анучин (старая лисица) с таинственным видом меня спрашивает, буду ли я сегодня читать лекцию. Я сказал, что буду в 4 часа, и что вчера читал. «Да вчера-то читали, а сегодня-то, будете ли» – и сообщил, что среди студентов волнение по поводу слухов о том, что в числе пострадавших на Страстной площади 14-го есть и студенты. Видел А. И. Яковлева, сказавшего, что у него на просеминарии было всего 3 человека. Пророчество Анучина как будто подтверждается. Доставши почти все нужные книги – что редко бывает в университетской библиотеке, вернулся домой и читал статью Корниловича о Кожуховском походе68. В 31/2 ч. отправился в Университет. Нашел там Орлова А. С. и Готье. Оба, уйдя в аудитории, тотчас же вернулись за неимением слушателей. Я думал также скоро освободиться, но, к удивлению, нашел человек 18, так что изложил программу семинария и прочитал темы. На обратном пути встреча с Н. Н. Готье. Вечером Лиза на именинах, я дома и читал записки Шишкова69. Сегодня посылали Миню поздравлять с днем ангела Веру Серг[еевну] Карцеву; он прибежал оттуда с грушей, виноградом и сливами. В Университете видел четвертого своего оставленного Фокина, только что вернувшегося из своего имения в Дорогобужском уезде. Рассказывал о невероятной тесности на железных дорогах. По Александровской дороге попасть в поезд из Смоленска невозможно. Ему пришлось ехать 70 верст до Вязьмы на лошадях, затем в Калугу и оттуда уже в Москву. Едут на крышах вагонов. Тяжко. Невеселые думы. Бьет 11 ч. вечера, и ложусь спать.