Откуда-то из-за деревьев раздалось гудение барабана, прерываемое ударами колокола. Где-нибудь в полутьме храма сидит на корточках жрец и бьет в этот барабан. А во дворе появился, наверно, какой-то благочестивый странник. Пожертвовал бонзам две-три монеты, получил право позвонить недолго. По пути в Киото паломники всегда сворачивают в Камакура. Храмы, знаменитые руины, но прежде всего Дайбуцу, — грех обминуть такие святыни. Дайбуцу — статуя Будды тринадцатиметровой высоты. Сделана из кованой меди в XII веке мастером Оно. Статуя когда-то стояла внутри храма, а теперь под небом. Храм разрушен в 1333 году.
Художники направились к Дайбуцу. Спокойно и величественно, положив руки на поджатые ноги, сидел Будда. Глаза полузакрыты, загадочная улыбка. Среди развалин задумался о преходящей славе мира.
Хокуун увлекался архитектурой.
— Какой величественный храм вмещал эту статую!.. — сказал он.
Учитель возразил живо:
— Не представляю, каков был храм, но радуюсь, что его уже нет. Его воздвигали напрасно.
— Но почему же?
Хокусай. Пристань. Из альбома «Виды берегов реки Сумида».
— Да потому, что превосходные линии статуи, ее лицо, полное выразительности и красоты, терялись в полутьме храма. Их не оценишь вблизи. А сейчас Дайбуцу возник перед нами за поворотом аллеи. Это поражает. Дальше идем, и он, как живой, растет на наших глазах. Подойдя вплотную, мы чувствуем себя ничтожными в сравнении с ним. Лучший храм для такой статуи — этот пейзаж: деревья — стены, небо — крыша.
— Какое счастье научиться благородству линий, которыми владел мастер Оно… — вздохнул Хоккэй.
— А мне кажется, теперь дело не в линиях. Старинные мастера не пример для нас. Наша цель — воспроизводить жизнь, как она есть, — убежденно сказал Куниёси.
Хокусай засмеялся:
— Этак, молодые люди, вы и до нас доберетесь не сегодня-завтра! Зачем нас, стариков, слушать, когда у вас жизнь перед глазами?
Хокусай. Цапли. Из альбома «Одним ударом кисти».
Хокусай. Черепахи. Из альбома «Одним ударом кисти»
Мальчик смутился, а учитель не хотел его срамить больше:
— Все это не так просто. Еще поговорим, а сейчас пора идти дальше.
Путь был долог. Встречных множество. Повозки, носилки, навьюченные кони, самураи, купцы, крестьяне, монахи. Всех обгоняли скороходы-почтари. Никому не обойтись без отдыха. На станциях подносили чай девушки, не менее изящные, чем в Эдо. Правда, домики беднее — циновки прямо на голой земле, блохи. Тут перевьючивают животных, в любой час храпят усталые путники, другие — рассядутся и балагурят. Хокусай то и дело раскрывает альбом. Ему не мешает, что за работой смотрят не только ученики, но непременные на Токайдо праздные зеваки. В альбом художника попадали подчас и эти фигуры, намеченные двумя-тремя безошибочно меткими штрихами. Хокусая в одних случаях интересовали их позы, в других — как они группировались на фоне пейзажа.
Набросков накопилось уже много десятков. На очередном привале, перебирая их, пояснял ученикам, что желал схватить в каждом наброске.
— Вот удильщики. Все трое они сидели согнувшись, в одинаковых позах. Но средний внезапно откинулся назад и рванул удочку. Ему показалось, будто клюнуло. Сосед повернулся к нему и тоже приподнял зачем-то свою удочку. Третий рыбак опытен и спокоен: он так и не пошевелился. Вот вам три характера, три движения.
А вот — вы сами, когда я сел рисовать. Хоккэй спокойно распаковывает багаж, Хокуун спешит, а наш юный друг Куниёси, повесив разогреваться котелок на треножнике, может обжечься: сует хворост в огонь, а сам уставился на меня.
Вот это, на мой взгляд, довольно интересный субъект. Он курит, будто ничего не замечая, но его уши ловят каждое слово, а за моей работой он наблюдает очень внимательно, хотя не желает этого показать. Между тем напряженная и беспокойная поза выдает его полностью…
— А это опять он, тот же тип? Его же характерное движение, та же манера покуривать! — воскликнул Хокуун.
— Где?
— Да вот здесь. Только он наблюдает не за вами, а за самураями, которые, как видно, идут подвыпивши.
— Да, в самом деле. Пожалуй, тот самый. Снова тот же! — в один голос отметили ученики, когда Хокусай развернул следующий лист.
«Действительно он. Странно», — подумал мастер. Ему стало не по себе, когда, подняв глаза, увидел эту же самую фигуру, очевидно следовавшую за ними по пятам. Соглядатай курил, как всегда, беседуя с группой крестьян в сторонке. Что бы это могло значить? Собрав пожитки, художники двинулись в путь. Спустя некоторое время Хокусай оглянулся. Замеченный им человек, опустив голову, волочился в нескольких шагах. В конце концов, подумал художник, нет ничего удивительного, что кто-то, как и они, идет дорогой Токайдо. Здесь каждый следует друг за другом. И он успокоился совершенно.
Хокусай. Крестьяне. Из альбома «Одним ударом кисти».
Хокусай. Перевал Инуме в провинции Кай. Из серии «36 видов горы Фудзи».
Вдали показалась, розовея в лучах заката, снеговая вершина священной горы Фудзияма.
декламировал Хокусай.
Это значило:
Поднимается вверх Улитка тихо-тихо На гору Фудзи.
Медленно, не спеша и он поднимается. Что там, на этих высотах? Сам не знал еще. Все традиционные жанры «укиё-э» были исчерпаны. Театральные гравюры, портреты красавиц, изображения богов и героев, уличные сцены, литературные иллюстрации, животный мир, цветы, пейзажи — все это уже сделано. Гора Фудзи — ее тоже писали, сколько раз — не исчислишь. Сколько раз он сам ее рисовал… А теперь словно впервые видит. И все так привлекает новизной. Все интересно.
Путники приближались к селению Судзукава. На заставе у въезда их задержали. Подозрительный тип вместе со стражниками связал им руки на спине. Хокусай приказал молчать юношам: недоразумение, горячиться не следует.
В чем их обвиняют, выяснилось не скоро.
Отвели во двор какого-то храма. Тут много других ждут решения участи. Сидят на корточках, куняют — спать хочется, а не дают. Кто-то стонет. Охрана шныряет с фонарями, кого толкнет, на кого прикрикнет. Сумерки сгустились. Дошла очередь до Хокусая.
Провели к начальнику. Молод, старается показать, что исправен по службе. Неудивительно: рядом сидит главный «смотрящий». Прибыл из Эдо, инспектирует. Мрачен и стар годами сёгунский жандарм. Такие судят за гробом — вылитый прислужник царя Эмма. Обстоятельства не из важных, подумал Хокусай.
— Кацусика Хокусай, живописец, обвиняется в незаконной покупке бумаги. Вот улика. — Соглядатай положил альбомы и стопки чистых листов, отобранные при аресте.
Хокусай. Вид Фудзи из Сэню в провинции Мусасино. Из серии «36 видов горы Фудзи».
Хокусай вздохнул облегченно: пустяки. Самое большее — штраф. Предполагал, дело похуже.
В округе Тоса крестьяне должны сдавать откупщику бумагу, которую делают. Конечно, стремятся утаить что-то, сбывают на стороне по дешевке. Взыскивают, если поймают, и с покупателя, но не так строго. А он, кстати, не виноват даже. Хотел сказать, но ждет, пока спросят. «Смотрящий» неожиданно скомандовал:
— Осветите ему лицо… Так, так. Теперь убирайтесь. Допрошу сам. Все убирайтесь. Записывать не нужно. Руки развяжите.