Аннотация
Действие романа сербского писателя Горана Петровича, представляющего собой причудливое переплетение фантастики и реальности, разворачивается на фоне подлинных событий из истории Сербии первой половины XX века.
В котором говорится
о печальном стебельке полыни,
о загадочной работе,
загадочном писателе
и сафьяновом переплете,
о высоте наших гор,
нежном аромате, исходящем от девушки
в шляпке колоколом,
о мрачном аквариуме,
пористых стенах
и о том, может ли образоваться
плесень в банке
с абрикосовым джемом,
открытой в понедельник.
О том, где была бы Луна,
а где Полярная звезда,
если бы не набежавшие облака,
есть ли сходство между
библиотекой и ботаническим садом,
как вернуть блеск воспоминаниям,
что можно увидеть
в глазах внимательного читателя,
как без всякого сожаления
образуется простое будущее время
от глагола «быть»,
где все еще есть кунжутное масло
и настоящий барбанац,
где находится самый большой
торговый центр на Балканах,
что произошло с ординарцем
короля Петра Второго,
чего только нет
в подушке у девушки,
а также о багаже, достойном
трансатлантического плавания.
В котором говорится
о роскошном саде,
а немного дальше
и о французском парке,
о перголе,
увитой поздними розами,
о светло-темной вилле
и надписи на фронтоне,
о заметке в «Политике»,
о слишком большой тени,
о том, что находилось
в застекленном павильоне,
о разговоре с человеком,
который,
ни с чем не считаясь, нажимал и нажимал
кнопку звонка,
и о вопросе:
какой толк от рецептов,
если нельзя чего-нибудь
добавить по собственному вкусу?
О море,
исцарапанных коленках,
мокрой полосатой парчовой ткани
и фунтиках с песком,
о военном искусстве
и распугивании галок
вокруг дворца,
и особо о гимнастике для легких,
о ненужной радости,
о цветке мальвы,
дописывании имен
на полях,
о парадах, факельных шествиях
и о губах, синих
от чернильного карандаша,
о жизненных рубриках
и совершенствовании языка
по старым газетам.
В котором говорится
о дефиците
баланса одной жизни,
о сундуке, обитом внутри
присборенным и простеганным
запахом другого мира,
о мадемуазель Увиль
и патронессе Дидье,
о шариках
из хлебного мякиша
и о комках пуха,
о том, можно ли из слов
построить церковь,
как недалеко может быть
от Сеняка до Великого Врачара,
о пальмах, которые цветут
раз в сто лет,
и об отпечатках фиолетовых чернил
и следах пастельных карандашей
на подушечках пальцев.
В котором продолжается рассказ
о полной отдаче самого себя
и других крупных тратах,
о лупе ювелира,
о порфировом бюсте,
о больших пальцах, засунутых за жилетку,
о бантах на людях из мира искусства
и об их пелеринах,
о спирали читательского интереса
и жизни между одной и другой любовью,
о клятве
на веки и веки веков,
о расстегивании пуговиц губами
и развязывании узлов зубами
и о том, как во все проникла
коварная действительность,
гарь и искры.
В котором рассматривается
интерьер
и вопрос о том,
можно ли убежать от языка,
а также говорится
о сходстве между женской расщелиной
и книгой,
о том, действительно ли любая книга,
где бы она ни находилась,
в сущности, лежит возле Великого пути;
о том, как на расстоянии
поставить или исключить диагноз
«бронхит»;
о том, можно ли
одновременно
быть в квартире и за ее пределами,
и, наконец,
куда бы ускакал князь
с постамента своего памятника.
Из которого становится кое-что известно
о смысле одного зачатия
и о торжественном обеде
спустя два десятилетия и девять месяцев после него,
о состоянии ступора
и вывалившихся внутренностях тысяч домов,
о недоразумении с авангардом одной из частей
Третьего рейха
и о «дыхании»
через громкоговоритель радиоприемника,
о джентльменском
перелистывании страниц
и изучении русского языка,
о выстреле, который ознаменовал собой
начало успешной карьеры,
и о еще одной безответной любви,
о невозможности вынести из романа
секретер
из розового и лимонного дерева,
о другой книге,
которая на самом деле оказалась ловушкой,
и об отказе от действительности.
В котором речь идет
о еще одной облачной ночи,
но, к счастью, и о полнолунии
внутри книги,
о том, как готовят
постную долму,
о страдательном залоге,
о струнах,
настолько чувствительных,
что их звучание может нарушить даже
сквозняк,
изменение температуры
или настроение,
потом
об обмане собственной тени,
о предчувствии,
скрытом в куске порфира,
о неприятном разговоре с
редактором
и об окончательном сличении текстов.
О том,
как
кое-что —
закончилось
и как
кое-что
другое —
началось.
Комментарии к книге "Книга с местом для свиданий"