Об авторе

Александр Михайлович Казбеги
Выдающийся грузинский беллетрист.
Родился в 1848 году в селении Степанцминда (ныне село и районный центр Казбеги на Военно-Грузинской дороге), детство и отрочество его прошло в роскоши и довольстве, поскольку был он внуком и сыном правителей горной области Грузии Хеви (должность передавалась по наследству).
Мать писателя — знатная дама Елизавета Евстафьевна Тархнишвили — и отец — генерал Михаил Казбеги — создали для единственного сына все условия, чтоб он был высокообразованным человеком, сначала его учили гувернеры, потом продолжил образование в частных пансионах, поступил и учился какое-то время в гимназии.
С детства Александр отличался беспокойным характером и это черту сохранил до конца дней. Девятнадцати лет от роду, в 1867 году, А. Казбеги поступил в Московскую Петровско-Разумовскую сельскохозяйственную академию. Как отмечают биографы, учеба давалась ему легко и учился он с удовольствием, но столичная жизнь ему быстро наскучила и он возвращается домой, предав забвению, что с окончанием академии его ожидает блестящая карьера, видное место в обществе, знатность и широкое признание. Однако вместо всего этого он надумал податься в ...пастухи. Можно лишь догадываться, что натолкнуло молодого человека в корне изменить свою жизнь и уйти в скотоводы.
В воспоминаниях А. Казбеги мы нашли такие откровения: «Мне захотелось обойти родные горы и долины, ближе сойтись с родным народом и самому испытать радости и тревоги, неразлучные с жизнью пастуха».
У него, жителя гор, уже было небольшое стадо овец. Продав еще кое-какие земли, Александр увеличил свою отару, раздобыл себе оружие. Взял в руки посох — и превратился в пастуха.
Намерение юноши на первых порах было жестоко осмеяно. Все говорили, что ему — феодалу, сыну знатного человека, не к лицу пастушество. «Но я не считался ни с кем, преследуя свои цели, и думал только об осуществлении своих заветных мечтаний, — пишет он далее в своих «Воспоминаниях пастуха». — Я хотел вплотную подойти к своему народу, узнать его сокровенные чаяния, пожить его жизнью, самому испытать все радости и печали, сопутствующие повседневной жизни труженика — и разве я мог остаться дома?»
Александр Казбеги добился своего: познакомился и сблизился с теми людьми, которых он так жаждал узнать поближе.
Если бы не это «хождение в народ» отпрыска княжеской фамилии, не было бы классика грузинской литературы Александра Казбеги, автора широко известных произведений «Элгуджа», «Отцеубийца», «Хевисбери Гоча», «Отверженный», «Элисо», «Эльбред» и многих других. Лучшие страницы его романов «Отцеубийца», «Циция» посвящены жизни чеченцев, а повесть «Элисо» — целиком о чеченцах, к которым грузинский писатель относился с величайшей симпатией, хорошо знал их быт, обычаи и нравы. Ответ на вопрос — «где истоки такого углубленного знания» — можно найти в тех же самых «Воспоминаниях пастуха», которые мы цитировали в начале нашего повествования.
Только одна загвоздка. Сначала установите, какого года издания книгу вы держите в руках. Если она вышла в свет до 1970 годов, вы будете жестоко разочарованы, ибо те места, где говорится о Чечне и чеченцах из текста... изъяты. А чеченцы в это время, ничего не ведая об этом, отбывали 13-летнюю ссылку в Казахстане и других местах СССР. Установка Кремля — ни одного позитивного слова о чеченцах имела форму закона и исполнялась всеми беспрекословно. Кстати, в тех же «Воспоминаниях» есть один момент, который не тронули бдительные цензоры: «по ночам раздавался топот уводимых чеченцами лошадей». Тут, как говорится, комментарии излишни.
Названные «Воспоминания» вошли в трехтомник «Грузинская проза», издания 1955 г. Кстати сказать, в том же году вышел в свет двухтомник избранных произведений самого Александра Казбеги. Там великий писатель подвергся такой зверской резекции, что возможно со своего постоянного места пребывания не перестает посылать проклятия в адрес тех, кто так безжалостно расправился с его детищем. Причем, не с одним. Мы установили два таких грубых вторжения в текстуру классика грузинской литературы. В названном выше романе «Отцеубийца» с корнями изъята... целая глава, в которой повествовалось, как главные герои Начо, его невеста и друг, сбежавши из Грузии, попадают в соседнюю Чечню, где находят замечательный прием, внимание и заботу. И все это передано автором в таких броско красочных тонах, что читающий сам как бы становится одним из действующих лиц романа, вовлекается в нить повествования, всей грудью ощущая радость бытия.
Здесь, в Чечне, живут свободные люди, открытые для дружбы, говорит автор. И действительно, несмотря на чередующиеся карательные экспедиции русских, 50-летнюю войну, окончившуюся недавно, чеченцы — свободные люди, они впитали это чувство с молоком матери. И что еще важнее, нет силы, которая заставила бы разувериться в этом. Они как бы слились с понятием свободы, они наслаждаются ею, им непривычны нравы, царящие не только в России, но и тут же под боком у них, в Грузии. Свободных людей, их радует, что есть люди, которые готовы разделить с ними их ощущения, их радости. Мы не знаем, отгадали они, кто к ним пришел в одеянии пастуха, хотя его манеры, умение вести себя, его внешность не могли их обмануть. Впрочем, если и нет, то все равно — к ним пришел друг, а друг — превыше всего и он должен чувствовать себя как дома, и даже лучше, чем дома. Таково кредо чеченцев — свободных людей, которым для полноты ощущений не хватало именно такого гостя.
Заглянем в творческую лабораторию Казбеги. Как величав, красочен Кавказ в его описании! Как красива Чечня с ее девственными лесами, заросшими высокой травой лугами, с ее реками и родниками! Как красивы люди, населяющие Чечню! Именно к ним и пришли ищущие приюта грузины. И такое ощущение у беглецов, что вновь оказались они среди родных и близких, которые почему-то вдруг стали говорить на непонятном им языке, но как милы их обычаи, как они щедры и заботливы!
Этот роман — только знакомство с чеченцами, их обычаями и установлениями. Потом будут другие произведения — «Циция», «Элисо», «Воспоминания чабана». В них опять же речь о гостеприимстве чеченцев, об их веселом нраве, умении понравиться прошлому каковым был сам автор, представившийся пастухом. Возможно, коммунистические «охранители» его творчества смирились бы с такими оценками чеченцев. Но верные принципам марксизма-ленинизма, они никак не могли одобрить особого взгляда писателя на расстановку сил в Чечне, где с одной стороны — благородный, свободолюбивый чеченский народ, а с другой стороны — царские офицеры-«кантонисты» — выходцы из солдатских семей, которые беспощадны к ним, ущемляют их в десять раз хуже офицеров дворянского происхождения. Вот с чем не могли согласиться цензоры! Ведь это не только подкоп под понятие братская солидарность трудящихся масс, тут прямая диверсия против классового единства их!
Сильнейшая сторона таланта писателя Казбеги — он не похож ни на кого другого — язык у него сочный, живой, диалоги — легкие, жизненные ситуации, типичные для той эпохи и той среды, в которой он и его герои вращаются и о которой он пишет. Позволим себе процитировать «Историю грузинской литературы» под редакцией профессоров Ш.Д.Радиани, А.Г.Барамидзе и В.Д.Жгенти: «Исследователи не раз высказывали удивление способностям А. Казбеги рисовать природу в соответствии с драматическим действием. Они отмечали гармонию соотношения природы с судьбой человека. Облик природы всегда отвечает настроению, в котором находится герой произведения. Часто природа как бы заранее чувствует ожидаемое несчастье и старается помочь человеку, облегчить его страдание. Казбеги живописуют природу с таким же волнением, как рисует своих любимых героев. Романы А. Казбеги — как бы одна книга природы, царство пейзажа».
И еще: «Казбеги редкий наблюдатель и знаток человеческой натуры, и можно сказать, что из грузинских прозаиков никто не знает так человеческое сердце, никто не мог подметить характер человеческих переживаний и нарисовать их так драматически... он со всей силой своего поэтического таланта погрузился в народную стихию и черпал оттуда тот материал, который так прекрасно раскрыт в его романах и рассказах. Никаких заимствований, подражаний. У нас есть веский аргумент в подтверждение сказанного, и мы еще к этой теме вернемся, не забегая вперед...
Единственное, что может в упрек ему бросить самый дотошный и в то же время злонамеренный читатель — это возможность проведения параллелей между тем, как Казбеги описывает жизнь чеченцев и тем, что поведал великий французский писатель Виктор Гюго в романе «Человек, который смеется» в той его части, где речь идет о басках, у которых некоторое время находился несчастный Гуинплен. Гюго, человек глубоко порядочный и честный, не смог скрыть от читателя своей расположенности к очаровавшему его народу. Мы не знаем, как долго он общался с басками и был ли он вообще в той области Испании, но картины жизни тех неведомых нам людей столь живописны и впечатляющи, что каждый, прочитавший книгу, проникнется искренней симпатией к каждому баску в отдельности и всему баскскому народу — в целом (имя д'Артаньяна вам что-то говорит?)
А грузинский княжич, облачившийся в пастушескую одежду, провел среди чеченцев значительное время. Он и до того знал, что два наших народа связывают тесные соседские и дружеские отношения, корнями своими уходящие в далекое прошлое. При живом общении с чеченцами он убедился, как много у них общего в культурном и духовном плане с грузинами. Даже внешне они были неразделимо похожи. Если быть до конца искренними — в чеченцах будущий писатель нашел то, о чем тосковала его романтическая душа — предельная открытость, не показное, а истинное бескорыстие, гостеприимство, молодечество, бьющее где-то даже через край, добродушие, невероятное чувство юмора, любовь к розыгрышам, причем субъект насмешки больше смеялся над свои промахом, чем обыгравший его. Как бы культовым стало для чеченцев трогательно-бережное отношение к женщинам, старикам и детям. Старики — это ум нации, их слово — закон для всех, естественно, окружены они почетом и уважением. Детей — мальчиков, чеченцы холят и берегут, но особо не балуют. Девочки — особая категория.
Такой наблюдательный человек, как Казбеги, не мог не заметить, что бесконечную свою любовь к дочерям, сестрам, внучкам выказывают чеченцы в присваиваемых им именах (многие из них производны от Луны, Солнца, звезд, понятий величавой красоты природы, жизнестойкости и т.д.).
Многих из тех, кого знал Казбеги, отличала умеренность в еде (о чем впоследствии напишет Л.Н.Толстой), непривычно было совершенное отсутствие на столе (даже на пиршественном) спиртного. Что, впрочем, вполне закономерно — таким жизнерадостным людям допинг в виде чарки водки противопоказан самой природой. Они настоящие эпикурейцы, хотя не знают, что это такое.
И еще Казбеги узнал, какие чеченцы любознательные и восприимчивые ко всему новому, для них непривычному.
Грузинский дворянин, лишенный сословных предрассудков и тщеславия, помня, как его сородичи в массе своей предрасположены к дружбе с чеченским народом, пришел к ним с открытом сердцем и самыми добрыми намерениями и встретил во стократ большее радушие и отзывчивость с их стороны. Уважение — за уважение. Любовь — за любовь. Он воочию убедился: одно доброе, идущее от сердца слово — и в лице чеченца ты найдешь надежнейшего товарища и друга. И еще — для истинного чеченца — честь превыше всего.
Тому, что говорил и писал о чеченцах грузин Александр Казбеги, не верить нельзя. И вот по какой причине. Если Казбеги хотел потрафить чеченцам, ждал от них ответной благодарности, то он выбрал не только неудачное, но и ненадежное средство: ведь любезные его сердцу чеченцы были стопроцентно неграмотны и знать, как о них отзывается тот грузин в пастушеском одеянии, не могли при всем желании, не могли дать оценку его поступку. В то же самое время те его сородичи, на которых он обрушивался с обвинением во взяточничестве, казнокрадстве и прочих смертных грехах, были не только грамотны, но и могущественны и богаты, на их стороне было и знатное происхождение, и громкие титулы, и сила российских имперских законов.