— Это хорошо, Чек, что ты появился. Мы сегодня начинаем тренировку. Скажи всем, чтобы пришли к четырем на площадку. — Тон его был резкий, почти повелительный.
Манюсю не понравился этот тон:
— Посмотрим.
— Что — посмотрим? — заволновался Манджаро. — Ведь только у тебя одного есть время.
Манюсь поморщился:
— Это только так кажется.
— А что тебе делать?
— Эх, братец! — Манюсь горько усмехнулся. — Жизнь — это не сказка и не фильм. Ты дома никаких забот не знаешь, а мне приходится самому организовывать.
— А в чем дело?
Манюсь хотел было уже рассказать, как тетка оставила его без завтрака, но передумал. В конце концов, у каждого должна быть своя гордость. К чему жаловаться? Поэтому он только махнул рукой и насмешливо бросил:
— Ладно, как прикажете, начальник, так и будет.
Манджаро не почувствовал насмешки:
— Смотри не подведи, дело важное. Мы должны сколотить сильную команду.
— В воскресенье играем с хлопцами с Окоповой, — вмешался Жемчужинка. У него даже глаза загорелись при мысли о предстоящей игре.
Манюсь нахмурил брови:
— С «фазанами»?
— А ты с кем хотел бы?
— Дадут они нам, вот увидите!
— Это еще неизвестно.
— Обыграют под ноль.
— Увидим!..
— Увидим, — подтвердил Манюсь и щелкнул на прощание по козырьку своей шапочки.
Манджаро перегнулся через перила:
— Запомни, Чек, в четыре на нашем поле!
Когда разыскиваешь пустые бутылки, самое главное — хорошо знать места, где их можно найти. В этом деле у Манюся имелся немалый опыт. Выйдя из Голубятни, он сразу же направился к обширной строительной площадке, где возводились новые жилые дома. Обогнул высокий, сбитый из досок забор, прошел мимо больших ям с известкой и приблизился к баракам, из которых доносился сонный перестук пишущих машинок. Безошибочное чутье привело его туда, где вчера после окончания работы сидели теплой компанией каменщики. Это был укромный уголок между двумя бараками, под выступающей крышей, которая спасала и от дождя и от палящих солнечных лучей. Мальчик не ошибся: под стеной, на выступе из кирпича, по росту были расставлены пять пустых бутылок. Все бутылки были целехонькие и чистые. Их даже не нужно было мыть. Манюсь удовлетворенно присвистнул, восхищенный таким порядком. «На пятерку наберется, — подумал он. — Иногда и без помощи тети можно прожить на свете, особенно у нас на Воле».
Он собрал бутылки и вернулся на Гурчевскую, где за одной из витрин виднелась большая надпись: «Прием посуды».
— А, Чек, ты уже здесь! — дружески приветствовала его продавщица.
— Пять бутылочек, товарищ начальница! — Улыбнувшись во весь рот, Манюсь лукаво подмигнул: — Прямо от потребителей.
— Чистые?
— Неужели я посмел бы принести грязные? Их можно сразу снова наполнять, и не будет никакого нарушения санитарных правил!
Получив из кассы пятизлотовую бумажку, он плюнул на нее и прихлопнул ладонью.
— Порядочек, пани Казя! Вы всегда мне счастье приносите. Хорошее сегодня начало. Прошу прощения, но меня ждут дела. Ведь надо как-то жить…
Продавщица, глядя на мальчика, на мгновение задумалась.
Манюсь же, покончив с официальной частью, переменил тон. Подойдя поближе и оглядевшись, не подслушивает ли кто, он доверительно зашептал:
— Пани Казя, а тот брюнет, Збышек… ну вы знаете… опять о вас спрашивал. Если бы вам вдруг понадобилось какое-нибудь письмецо или весточку, то я к вашим услугам. Для вас все, что угодно, пани Казя, только не заставляйте меня бутылки мыть, я не люблю этого.
Продавщица быстрыми движениями поправила крашеные волосы:
— А что говорил пан Збышек?
— Ну, что… Спрашивал о вас: как здоровье, как ваша почтенная семья, и вообще в этом роде.
— И больше ничего?
— Больше? Больше не помню, пани Казя. Но, если
нужно какое-нибудь письмецо или иную корреспонденцию, к вашим услугам. — Он поднес руку к козырьку и, посылая пухлой продавщице самую веселую на всей Воле улыбку, исчез за дверью.
— Ах, — вздохнула та, глядя ему вслед, — какой милый мальчик этот Чек!
Выйдя из магазина, Манюсь направился к молочной «Под взбитыми сливками», подсчитывая про себя, что он сможет съесть на пять злотых. По дороге он пришел к выводу, что обойдется большой булкой и чашкой молока, а оставшиеся деньги спрячет на дальнейшие расходы.
Выходя из молочной, Манюсь чувствовал себя так, как и должен чувствовать себя мальчик его возраста после хорошего завтрака. Он сунул руки в карманы и засвистел песенку, мотив которой все утро не покидал его: «Николо, Николо, Николино…»