«Неужто я настолько неграмотный, что не сумею записать команду в турнир?» — подумал он, комкая в потных руках шапку.
Очутившись перед широким, гладко выбритым лицом редактора Худынского, он по всем правилам щелкнул каблуками, откашлялся и, состроив приветливую и озорную улыбку, зачастил:
Мы, пан редактор, с Воли, с Гурчевской. Хотели бы записаться в этот турнир «диких»… Но мы, собственно, и не «дикие»… Мы организовали команду, которая называется «Сиренка».
Редактор, чуть приподняв лохматые брови, внимательно взглянул на Чека.
— А сколько тебе лет, приятель? — неожиданно спросил он.
— Мне? — запнулся Чек. — Четырнадцать с гаком.
Редактор ласково улыбнулся:
— А твоим товарищам?
— Ну, они, конечно, старше, — соврал Чек, чувствуя, что в расспросах редактора кроется какая-то опасность.
Журналист чуть отодвинулся и еще раз внимательно оглядел парнишку.
— Мне что-то кажется, что тебе и четырнадцати нет. А ребят моложе четырнадцати мы не допускаем к турниру.
— Мне нет четырнадцати лет?! — Лицо Манюся выразило возмущение. — Хотел бы я за каждый день после четырнадцати получить по злотому. — Он изо всех сил стукнул себя кулаком в грудь.
— Тогда покажи школьное свидетельство.
Мальчик помертвел. Однако, не желая обнаружить свое смущение, еще раз с силой стукнул себя в грудь.
— Не видать мне тети Франи, четырнадцать уже исполнилось. А если пан редактор не верит, прошу справиться у тети Франи.
— Покажи свидетельство, и я тебе поверю. — На широком загорелом лице редактора появилась укоризненная улыбка.
— В школу я не хожу, и никаких других доказательств у меня при себе нет.
Редактор развел руками:
— Жаль мне тебя, приятель, но никак не могу вас записать — молод ты слишком.
У Манюся все поплыло перед глазами. Рыдания подступили к горлу.
— Пан редактор! — взмолился он. — Если пан меня не запишет, меня выставят из команды: ребята только об этом турнире и говорят! Тренируются, стараются, а уважаемый пан редактор перечеркивает все наше будущее!
С губ журналиста исчезла укоризненная улыбка. Во взгляде появилась заинтересованность.
— Вы уже участвовали в каком-нибудь матче?
— Ну конечно, пан редактор! В воскресенье сыграли вничью с «Ураганом». У нас дельные ребята: и с мячом умеют обращаться, и к футболу у них большое пристрастие. Но, если они узнают, что их не допустили к турниру, тогда всё: клуб разлетится, игроки разойдутся по другим командам, а на Воле вместо футбола начнут играть… в прятки или в классы. В общем, печальная перспектива, иначе говоря — похороны спортивной жизни.
Редактор громко расхохотался:
— Если бы ты так играл, как умеешь себя отстаивать, было бы неплохо.
— А вы, пан редактор, приходите к нам в пятницу, в пять часов, тогда убедитесь, что это все правда, — подхватил Манюсь, видя, что дело еще не проиграно.
Он хотел было еще добавить, что тренирует их сам Стефанек, лучший игрок «Полонии», но вовремя остановился — тут рисковать было нельзя.
Журналист долго потирал пальцами гладко выбритую щеку и наконец махнул рукой.
— Ну ладно… Так как называется ваша команда?
— «Сиренка», пан редактор.
Редактор занес команду в турнирный список, записал адрес площадки и на прощание добавил:
— Хорошо, я приду, но, если увижу, что все это вранье, вычеркну вас без всякой пощады.
— Без пощады! — обрадованно закричал Манюсь, грациозно шаркнул рваными тапочками и пулей вылетел из комнаты.
За дверью его уже дожидались Манджаро и Кшись. По их надутым физиономиям можно было понять, что они обижены на товарища?
— Ну как? — взволнованно спросил Манджаро.
Манюсь весело подмигнул:
— Порядок… Ну и попотеть пришлось!..
— А почему ты нас не дождался?
— Радуйся, что тебя там не было. Ну и попотел я! — повторил Чек, отдышавшись немного. — Редактор не хотел нас записывать. Говорил, что мы еще молоды.
— Ну, и что же? — спросил Кшись.
Манюсь толкнул его в плечо:
— Ты что, не знаешь Чека? Все неприятности кончились. Я вам еще пропаганду устроил.
Ребята удивленно посмотрели на него.
— Пропаганду? Что ты болтаешь?
— А вот что: редактор придет в пятницу к нам на тренировку. Наверное, еще о нас что-нибудь напишет.
ГЛАВА IV
Королевич свернул в разрушенные ворота и вошел в темный, заваленный мусором двор. В закоулках развалин было смрадно и мрачно. Только на выщербленных, разрушенных стенах кое-где мелькали слабые отблески заходящего солнца. Королевич вынул из кармана пачку папирос и закурил. После первой же затяжки он сухо закашлялся, но тут же пересилил себя и, несмотря на то что давился дымом, папиросы не бросил.