Увидев огромную дверь большого кафе, Манюсь с криком ворвался в вестибюль.
— Тише ты, щенок! — преградил ему дорогу гардеробщик. — А ну давай отсюда!
Но Манюсь, вытащив из пачки газет номер, пахнущий свежей краской, помахал им, как флажком.
— Интереснейшие спортивные новости, — сказал он. — Великая победа Сидлы… Хромик побил рекорд Польши, «Полония» опять проигрывает! Сто тысяч злотых выиграли в лотерею в Катовицах.
Гардеробщик, ошеломленный потоком сенсационных новостей, кивнул мальчику и вытащил из ящика злотый.
— Ну, уж давай, — милостиво сказал он.
— Для пана шефа — бесплатно, показательный экземпляр, — многозначительно подмигнул Чек. Он потерял пятьдесят грошей, но понимал, что это быстро возместится. В самом кафе он с лихвой покроет убыток. А заполучить в друзья швейцара — первое условие солидных оборотов в будущем.
Манюсь вошел в огромный, переполненный посетителями зал кафе и волчком завертелся между столиками, изобретательно и с юмором рекламируя газету. Толстая пачка таяла у него под мышкой.
Неожиданно ему бросилось в глаза знакомое лицо. Мальчик порылся у себя в памяти и вдруг припомнил: да это же редактор «Жиця Варшавы» Худынский!
— Мое почтение, пан редактор, — приветствовал он его. — Не желает ли пан «Экспрессик»? Правда, эта газета ваш конкурент, но…
Увидев Чека, журналист так и вскочил с места.
— Подожди-ка! — закричал он. — Да ведь я тебя знаю: ты из клуба «Сиренка».
— Пожалуй, вы угадали, — отозвался Чек, награждая редактора одной из самых своих очаровательных улыбок.
— Тебя зовут Чек?
— Именно так, пан редактор.
— Садись. — Журналист схватил парнишку за плечо, усадил рядом с собой и пристально поглядел на него, хмуря мохнатые брови. — Что же ты, бродяга этакий, делаешь?
— Я? — удивился мальчик. — Я. как пан редактор видит, работаю сейчас в прессе.
Но лицо журналиста оставалось суровым,
— Почему ты сбежал?
— Я? — С лица мальчика исчезла озорная улыбка.
— Не вывертывайся, говори правду.
— Обстоятельства, пан редактор!
— Все о тебе беспокоятся. Стефанек был сегодня у меня, просил дать объявление в «Жице Варшавы». Ребята разыскивают тебя по всей Варшаве. А ты газетами торгуешь!
— Нужно же зарабатывать на жизнь.
Редактор взял мальчика за руку:
— Мой совет тебе — возвращайся домой. К чему все эти выдумки?
Манюсь задумался.
— Не получается, пан редактор, — медленно выговорил он, потирая немытую щеку.
— У вас большие перемены. «Полония» взяла шефство над вашей командой. Ребята тренируются на Конвикторской. У всех — новые костюмы. — Испытующе взглянув на Чека, журналист заметил, что парнишка жадно ловит каждое известие о своей команде. — Сейчас все у вас будет иначе, а ты бродишь неизвестно где, как бездомный щенок.
Манюсь поморщился:
— Я буду жить у товарища.
— А почему ты не хочешь вернуться?
— Не могу, пая редактор, — ответил Чек с горечью взрослого, много испытавшего человека.
— И все-таки мой совет тебе — возвращайся домой, — повторил редактор, пожимая руку мальчика.
Манюсь поклонился и молча пошел к выходу. У него было такое чувство, что он упустил счастливый случай. Может быть, следовало обо всем рассказать Худынскому, послушаться его совета и вернуться на Гурчевскую? Встреча с редактором сбила его с толку. С болью снова вспомнил Чек «Сиренку», товарищей, турнир, завтрашний матч. Нет, все-таки страшно возвращаться домой. Он не мог бы снести унижений, которые его там ожидали.
«Ну что ж, такова жизнь», — подумал он.
Быстро избавившись от газет, Чек пришел на помощь Рыжему Милеку, и, когда они, закончив свой первый совместный рейс, подсчитали кассу, оказалось, что каждый заработал по двадцать четыре злотых.
— Для начала неплохо, — подытожил Манюсь. — Можно жить!
Но на душе у него по-прежнему было тоскливо. Возвращаясь к Рыжему Милеку, Манюсь неотступно думал о том, что творится сейчас на Гурчевской.
Наутро Чек вскочил как встрепанный. «Сегодня ведь начинаются соревнования», — подумал он и начал проворно одеваться. Однако гардероб его после вчерашнего дождя выглядел довольно плачевно. Вельветовые брюки были скомканы, рубашка мятая и грязная, тапки испачканы. «Как же я пойду в таком виде»? — волновался он, с ужасом разглядывая свою одежду.
Рыжий Милек еще спал, широко раскинув руки и как бы желая обнять весь чердак. Нельзя сказать, чтобы это было удобное место для ночлега. Сквозь щели в крыше просвечивало голубоватое небо. Охапка прогнившей, слежавшейся соломы, брошенная в угол чердака, между старой, заржавевшей печкой и кучей железа, служила им постелью; укрывались мальчики рваными одеялами. Однако Манюсь над этим не раздумывал. Его больше беспокоила одежда.