— Правильно, — поддержал его Стефанек, — вы должны помнить о тактике игры. Еще раз повторяю: нельзя всем бегать за мячом, точно стадо баранов. Каждый должен играть на своем месте. Между игроками должна быть постоянная связь. Когда противник атакует, полузащита должна подтянуться к воротам, чтобы усилить защиту. Если будете помнить об этом, можете играть спокойно, не волнуясь. А это в игре самое важное.
С поля прибежал Олесь Колпик:
— Ребята, выходим! Пора!
Построились. Впереди — капитан команды Манджаро, за ним — вратарь Жемчужинка, а дальше, по росту, вся команда.
На поле их приветствовал гром аплодисментов и громкие крики болельщиков.
— «Си-рен-ка»! «Си-рен-ка»! — неслось с трибун.
Ребята выстроились в шеренгу.
Манюсь подтолкнул локтем стоящего рядом Игнася Парадовского.
— Страшновато все-таки, — шепнул он.
Игнась улыбнулся.
— Мне тоже, братец. Ну ничего. Держись! Надо выиграть!
Во время перерыва ребята разлеглись на траве под деревьями, в густой прохладной тени. Одни прихлебывали из бутылок лимонад, другие занялись розданными Чеком сочными грушами. Счастливые, они с радостным оживлением обсуждали первую половину матча.
— Порядок! — тоненьким голоском доказывал Жемчужинка. — Ведем два ноль. Теперь нужно только удержаться.
— Не радуйся преждевременно, — посоветовал Игнась. — Помнишь, «Антилопа» тоже вела с нами два:ноль, а потом села в калошу.
— Не каркай! — оборвал его Манджаро. — Если дальше будем играть так же, как в первой половине, должны выиграть.
— И выйдем в полуфинал, — поддержал его обрадованный Паук.
Чек скромно молчал, как и полагалось герою дня, — ведь это именно он забил оба гола! Мальчик переводил сияющий взгляд с одного лица на другое, дожидаясь признания товарищей. В это время появился пан Сосенка. Радостный, он кинулся к маленькому футболисту.
— Чек, дорогой мой мальчик! — закричал он, тяжело отдуваясь. — Ты поддержал честь Воли! Оба гола — первейший класс! И за каждый из них я после матча ставлю тебе двойную порцию шоколадного мороженого!
Левый крайний, утонув в объятиях парикмахера, смущенно пробормотал что-то невразумительное.
— Моя школа, моя школа, Чек! — восторгался пан Сосенка. — Ведь это я тебя учил, как забивать гол! Забьешь еще один — получишь новые тапочки. Покажите этим пражским задавалам, как надо играть в футбол. Покажите им, как играют у нас, на Воле!
— Будет сделано, пан шеф, — улыбнулся Чек, вонзая зубы в большую грушу.
В это время к ребятам подошел высокий человек в сером спортивном костюме.
— Кто тут Мариан Ткачик? — спросил он.
— Я, а что? — Чек встал перед незнакомцем.
Тот вытащил из кармана измятую бумажку и показал ее мальчику:
— Ты подписывал это заявление?
Манюсь побледнел. Он никак не ожидал, что Вавжусяк передаст его заявление в организационный комитет.
— Я, — тихо произнес он.
Мужчина в сером пристально взглянул на Чека:
— Почему же ты играешь в «Сиренке»?
— Я всегда играл в «Сиренке».
— А как же твое заявление?
Манюсь с тоской смотрел на измятую бумажку. Ну что сказать этому человеку! Разве можно ему объяснить, как все произошло?
Но мальчика выручил Стефанек.
— Об этом заявлении мне известно, — сказал он, подойдя к человеку в сером костюме. — Я опекун Ткачика и одновременно тренер команды. Уверяю вас, что это недоразумение. Я сам все объясню в организационном комитете.
— Ну, смотрите, — сказал работник комитета, озабоченно поглядывая на бумажку. — Однако, поскольку от «Урагана» поступил протест, мы вынуждены разобрать это дело. Они уверяют, что Ткачик — их игрок и не имеет права играть в «Сиренке».
— Я никогда у них не играл! — возмущенно крикнул Манюсь. — Пусть уважаемый пан спросит ребят. Они просто хотели меня переманить.
Стефанек легонько оттолкнул его.
— Успокойся, я все объясню. — Он повернулся к члену комитета. — Беру ответственность на себя. А если у вас есть какие-нибудь сомнения — прошу обратиться к редактору Худынскому. Ему известны все подробности этого дела.
— Хорошо, — ответил тот. — Но я все-таки посоветовал бы вам вывести Ткачика из состава команды, потому что, если протест будет удовлетворен, мы будем вынуждены признать матч недействительным и присудить победу «Погоне».
Пан Сосенка не мог вынести такую несправедливость. Ломая свои пухлые ручки и растроганно глядя на Манюся, он вмешался в разговор: