Последние триста лет мир жил без Меча Лун и вот результат – Тьма снова поднялась на бой. А кто бы мог поверить в это еще сорок лет назад! Нашествие из Дебрей, демон в Сент-Аране, попытка провести Черную Мессу – только жалкие тени надвигающейся беды, среди магов сейчас нет личностей, подобных Авенгвею, так что остановить Зло – задача Наследника Силы, владельца Меча Лун.
Ирвин окончил рассказ и потянулся за своей чашкой, это было самое длинное повествование, которое я от него слышал. Станис прятал улыбку в кулаке, Изабель смотрела на меня какими-то особенно круглыми глазами. Как же – живая легенда.
– Но тем не менее, сэр. Почему Мечом нельзя убивать?
Ирвин поглядел на Жака, тот кивнул.
– Я знаю эту легенду немного в другой интерпретации, более снисходительной к роли Гильдии в происшедшем. Тайна Герхарда мне неизвестна, но общая теория звучит так: талисман Ин'Ктор на самом деле не меч, ему придали такую форму просто для удобства ношения и для конспирации. – Страж вымученно улыбнулся. – На самом деле это очень сложная конструкция, включающая в себя элементы Хаоса, некоторым образом – миниатюрные Врата, действующие по воле хозяина. Талисман использует Темную Силу, в каком-то смысле – это Темный Амулет, поэтому маги не в состоянии им управлять, только Икторн способен использовать силу Меча без вреда для себя и окружающих.
Как я понимаю, фокус состоит в том, что Меч не отсекает каналы, связывающие тварь с Гранью, как делается это при изгнании демона, а выжигает их изнутри, делая уход твари окончательным и необратимым. Дваждырожденный, например, может восстанавливать оборванные связи, а варга имеет их иногда до десятка, магу в одиночку с таким ни за что не справиться, а владелец Меча – может. Дети Тьмы не способны сопротивляться силе Хаоса, даже если она их убивает, так и действует лезвие Меча – открывает путь разрушительному потоку Темной Силы.
Камень на рукояти Меча не украшение: он способен поглощать магическую энергию, рассеивая любое заклинания, это не представляет опасности для живых, хотя и может вызывать упадок сил и головокружение. Другое дело лезвие – оно способно превратить любое существо в исчадье Тьмы. Это всегда очень тревожило магов.
– То есть превращает человека в Дваждырожденного?
– Я затрудняюсь сказать, кого в кого, но надо помнить: даже стремление к пониманию сути Хаоса делает человека безумцем или чудовищем, а в лезвии Меча Лун заключен сам Хаос.
Все многозначительно помолчали.
– А что я мог сделать с волком?
– Если это обычный волк, то ничего.
– И кто же это был тогда?
Страж легкомысленно пожал плечами.
– А бес его знает!
Всю ночь я проворочался без сна в убогой постели, и дело было не в насекомых – Ирвин отогнал их каким-то своим заклинанием. Я думал об обоих Герхардах и о Мече – мне еще не разу не доводилось слышать эту историю целиком. Конечно, мастер Горич рассказывал об истории нашего рода и великих подвигах, совершенных Икторнами, но зловещих истоков фамильного могущества не касался. Возможно, он был не в курсе, отец предпочел бы сам просветить меня в то, что знал. От последнего Герхарда меня отделяли четыре поколения людей, среди которых не было Наследника Силы.
Особенно меня волновал вопрос, насколько я могу овладеть возможностями Меча Лун без посторонней помощи. Обидно до слез: почти поверить в успех этой сумасшедшей авантюры и обнаружить, что к твоему волшебному оружию забыли приложить инструкцию. Есть ли у меня теперь шанс уцелеть в схватке с Хаосом? Почему бы предкам было не записать свой секрет на бумажке? Крабат бы ее мне обязательно передал. Я почти созрел, чтобы задать призраку пару конкретных вопросов, если бы не опасался напороться в темноте на какую-нибудь дрянь. Мне удалось заснуть, когда небо на востоке уже просветлело, и крупные шаренские звезды начали гаснуть одна за другой.
Мне приснился сон, один из тех, что портили мне ночи с тех пор, как я связался с Силой. На этот раз не было ни глаза в темноте, ни пенья ледяного ветра.
В туманной протяженности, словно озаренной изнутри невидимой луной, ко мне явился призрак Мирандоса. Я видел мага всего один раз, да и то мельком, а потом и смотреть стало не на что, но по странной логике сна не сомневался, что передо мной – он.
В моей душе царило удивительное спокойствие, присутствие колдуна во сне меня ничуть не испугало. Призрак держал в руках большой хрустальный шар удивительной прозрачности и смотрел на меня, печально и без вызова.
Какое-то время мы парили вне времени и пространства, потом в его глазах родилась тревога, я был почти уверен, что он заговорит, но вместо этого Мирандос протянул мне шар, который уже не был прозрачен. Внутри светилось изображение какой-то крепости, не то – замка. Серые гладкие стены угрюмо подпирали небо, над уныло-однообразными башнями реял золотой флажок с изображением грифона. Я не узнал этих стен, но герб принадлежал Ункерту.
Призрак стал отступать и растворился в тумане. Видение кончилось.
Жак растолкал меня с рассветом, я был заспан и мрачен. Видение оставило неясную тревогу, словно напоминание, что время не ждет. Я был до крайности рассеян, что не помешало мне на утренней тренировке два раза пробить защиту Стража и в кровь рассадить ему бок. Пробормотав что-то о сомнамбулах и самоубийствах, он оставил меня в покое, и через полчаса мы тронулись в путь, надеясь засветло добраться до Плавницы.
Я мирно дремал на козлах рядом с Мастером Лезвий. Фургон плавно покачивался на ровной укатанной дороге, чем-то напоминая сухопутный корабль, вокруг повозки колыхались зеленые волны пшеницы. Жак заметил его первый и крикнул Изабелле придержать кегаров. Очень вовремя – кошки подняли жуткий вой, до смерти напугав непривычных к хищникам лошадей.
Он сидел на обочине, весь в пыли, всклокоченный и жалкий, ничем не напоминающий серебристо-смертоносное ночное видение. Большой светлый волк с удивительными, льдисто-голубыми глазами болезненно поджимал переднюю лапу и астматически дышал широко разинутой пастью с вываленным наружу, посиневшим от жары языком. На морде у него застыло выражение совершеннейшей растерянности и отчаяния, я никогда еще не видел столь выразительной мимики у животного.
Жак бросил поводья Ирвину и медленно слез с коня, не отрывая глаз от зверя, кегары ревели и метались в повозке. Страж осторожно опустился рядом с волком, и тот посмотрел на него с робкой надеждой. Для дикого зверя он был чересчур покладист – позволил человеку подойти и осмотреть себя, только покорно поджимал уши и вздрагивал, когда пятнистый кот издавал особенно воинственный вопль. На руке Жака осталась свежая кровь.
– Уйми животных, Изабель! Дэвид, это не тот, которого ты видел ночью?
– Похож, – волк виновато опустил голову.
– У него шишка на затылке и бок порван. Кажется, кегары поработали. Лапа вывихнута, но это не серьезно.
– А ну-ка, пусти меня! – Ирвин выбрался из фургона со своим заветным сундучком под мышкой и решительно направился волку. Изабель нашикала на кегаров и те немного успокоились, хотя возмущенно фыркали и царапали борта повозки, просясь наружу.
Волк немного встревожился, но быстро смирился с судьбой и не выказал ни малейшего сопротивления. Ирвин уселся напротив него прямо в пыль, достал свою проволочную сферу, принял позу медитации и начал напевать что-то неопределенно-восточное, водя амулетом перед мордой зверя. Раковина в центре сферы вторила напеву едва слышным гудением, от которого у меня заныли зубы. Наконец, маг кончил.
– Однако!
– Ну, в чем дело? – подозрительно нахмурился Станис.