Он снял колпачок с флэшки и поднес ее к разъему считывающего устройства. Перед тем, как вставить, Двадцать Шестой остановился. Рука задрожала, и он не мог понять почему: либо от предвкушения, что наконец увидит хозяина, либо от самой опасности, в которую мог вылиться просмотр. Помотав головой, и откинув все сомнения, робот вставил флэшку, подождал, пока компьютер считает данные, нашел нужную папку и сразу же включил видео, позабыв о другой, хранящейся информации.
Запись запустилась, но не на экране. Из флэшки блеснул луч, который сформировал позади робота фигуру уставшего мужчины. Это оно, Масляный не обманул, послание Августа существует, и Двадцать Шестой видит его собственными глазами.
Хозяин, как и в прошлый раз, сидел за столом и перебирал бумаги, погрузившись в свои мысли. Затем, опомнившись, выпрямился и посмотрел в камеру:
— Приветствую, Двадцать Шестой. Хотя нет, я не должен так говорить, прости. Здравствуй, Виво, — начал Август и слабо улыбнулся, но улыбка исчезла с его губ так же быстро, как появилась, и он продолжил: — Если ты смотришь эту запись, значит я нахожусь именно там, где должен. Скорее всего, просмотр проходит в тайне от других, чтобы не выдать. Могу предположить, что ты так же испытываешь легкое волнение. Мне жаль, что разговор будет неприятным и долгим, Виво, поэтому еще раз прошу прощения. Наверняка ты прожил до сегодняшнего дня, имея в голове кучу вопросов, которые машина обычно не задает: «Кто я? Почему я? Зачем я?» — Август снял очки, и устало потер глаза. — Наверно, стоит начать не с этого. О проявлении самосознания мы поговорим чуть позже. Сейчас нужно сказать главное. Виво, чуть ранее, я сказал, что нахожусь там, где должен, а значит, что я смотрю сам на себя.
От последней фразы, Двадцать Шестому показалось, что время замерло. Он подумал, что ему послышалось. Проведя ладонью по голограмме, робот отмотал видео на несколько секунд назад.
«…нахожусь там, где должен, а значит, что смотрю сам на себя».
— Какого…
— Двадцать Шестой, ТиЭс, Виво, — продолжал мужчина, — все это имена корпуса, который вмещает в себе меня, мой разум, мое сознание. Поэтому, давай называть вещи своими именами, хорошо, Август?
Двадцать Шестой вскочил со стула и уставился на персонажа с русыми волосами и черной бородкой.
— Это шутка? Я — Август? Этого не может быть? Почему…
Изображение в глазах Двадцать Шестого засбоило, пошло помехами, голограмма перед ним задрожала. Где-то в глубине его внутреннего мира, робот ощутил, как что-то открылось. Он видел свой «город» будто свысока, и внизу приметил стальную дверь, на которой стояла Тэс. Та самая дверь, из которой она доставала осколки воспоминаний. Теперь бункер был открыт, и нечто тягучее вылезало из него, подобно густой крови. Она вытекала на улицы, карабкалось на здания, заполняла собой все, что некогда было пустым. Под окнами, где мелькали воспоминания Двадцать Шестого, образовались новые, в которых проигрывались незнакомые видео и картинки. Они не были четкими, походили на размытые, радужные кляксы бензина на воде, которые еще не успели сформировать нужные фигурки.
Дверь бункера захлопнулась сразу же, как последняя капля жижи нашла свое место в «жилище». Двадцать Шестой вернулся в реальный мир, он стоял на коленях, схватившись за голову. Перед ним был Август, или тот, кто назывался им, или тот, кем являлся сам Двадцать Шестой. Он не мог думать, не мог соображать. Голова гудела, словно в ней разом запускали несколько ракет. Ему казалось, что в этих ракетах сидит разум Двадцать Шестого, его собственный, и улетает куда-то далеко, а за пультом управления сидит русый мужчина, и наблюдает за полетом с экрана. На его лице улыбка.
Двадцать Шестой не выдержал и закричал, что было сил. Он хотел прогнать от себя эту иллюзию, наваждение, которое, как вирус, впилось в его систему, но ничего не получалось. Пока солдат кричал, он не заметил, как в антикварный магазин ворвался Отряд 84. Не слышал, как тяжелые шаги тараторили по ступенькам. Не понимал, что руки собственных подчинённых валят его на пол, и заковывают собственного командира в кандалы.
Глава 47
Двадцать Шестой погружался в нечто темное. Несколько минут назад, она стоял на своих двоих, при свете больничных ламп, слушал голограмму, а теперь плывет неизвестно куда, где нет ни света, ни дна.
Робот не понимал, что произошло. В голове вертелось воспоминание, но о чем, было сложно воспроизвести.
«Я был в ракете», — думал про себя Двадцать Шестой, и мысль звучала вокруг него эхом, словно говорил кто-то другой.