— Ну значит твой Спайк отправится в собачий рай, — пожал плечами Рипп.
— Рипп, — понизив голос, начал Двадцать Шестой, — у меня больше никого нет. Мото, Шестнадцатый, родина, подчиненные — все они — пережиток иллюзорного прошлого. Только Спайк является кем-то реальным, и сейчас эта реальность ускользает от меня. Я не могу…не хочу! Снова один…
— Прости, юнец, но мне не понять. Я смотрю на ситуацию с точки зрения врача. Либо спасаю, либо нет. Что ты там себе думаешь — особой роли для меня не сыграет. Тебе с этим жить, не мне. Не хочешь применять гемо? Хорошо, я починю пса и запущу его, далее ток будет медленно сжигать остатки его памяти, пока он не погрузиться в темноту, из которой однажды появился.
— А если…, — Двадцать Шестой подумал о том, что можно бы перенести память Спайка на другой блок и вставить его в новый корпус. В таком случае проблема с гемо будет решена.
— Думаешь о переносе на другой блок, не так ли? Забудь, часики тикают слишком быстро. Если придумаешь что-то еще, — Рипп глянул на отсчет моноблока, на котором мелькала цифра девятнадцать, — я весь внимание, нас некуда спешить, угу.
Двадцать Шестому ничего не приходило на ум. Делать было нечего. Он принимал много решений, которые лично для него не имели никаких особых последствий. Убить людей? Пожалуйста. Зачистить здание? Ради бога. Вломиться с обыском? Хоть каждый день. Но теперь, в его руках был жизнь существа значимого, и решение ложилось полностью на него. И эта мысль отозвалась в нем громким эхом. В голове звучал вопрос «Почему? Кто я такой, чтобы решать за него?» Двадцать Шестой вспомнил слова Шестнадцатого, так давно произнесенные им в машине, лишенной электроники: «Я не хочу управлять разумным существом, ограничивать его свободу в передвижении, командовать им, указывать — это противоречит идее нашего общества».
— Спайк — не моя собственность, — произнес Двадцать Шестой вслух. — Он друг. Существо, обладающее разумом, само определяет, что для него является верным, а что нет. Никто со стороны не смеет влиять на его мысли и идеалы, и уж тем более принимать за него решения. Поэтому…, — он собрался духом, и подвел итог: — Ты устраняешь повреждение, Рипп, и будишь Спайка. Остальное за мной. Если он захочет использовать гемо, я не буду возражать.
— Как хочешь, — согласился ученый и приступил к работе. — Твое право, но запомни, на диалог у вас будет от силы минут десять.
— Понял.
Двадцать Шестой молча наблюдал за работой Риппа, и впервые задумался о значении его имени.
Ржавый робот растопырил свои механические пальцы, костяшки удлинились, оголив тонкую кучку проводов, которые скрывались под металлом. Основной инструмент Риппа, подумал Двадцать Шестой, поймав неприятно воспоминание о своем первом визите в его кабинет. Эти самые проводки впились в спящее тело пса, и устремились вглубь корпуса. В то же самое время, голова Риппа отключилась и повисла, словно лишенная разума. Казалось, что вся его мысленная функция переместилась в инструмент, который уж очень бодро окутывал внутренности пациента. Но, в какой-то момент, тело робота застыло на долю минуты. Двадцать Шестому показалось, что произошло нечто непоправимое, к примеру, система Спайка оказала сопротивление инородному организму, и перенаправила ток в постороннего. Солдат осознал, что ошибся, заметив еле видимое движение пальцев. Как гитарист, аккуратно задевающий струны кончиком ногтя, чтобы выдать усыпляющую колыбельную, Рипп заделывал пробоину в организме Спайка. Когда хирург в очередной раз замер, Двадцать Шестой предположил, что работа окончена, так как проводки медленно возвращались на место. Костяшки сомкнулись, око головы-камеры Риппа зажглось зеленым блеском, и хирург повернулся к наблюдателю.
— Готов, — оповестил он. — Как насчет тебя?
— Я тоже.
Но Двадцать Шестой соврал. Он пытался внушить себе уверенность, но у него ничего не выходило. Робот понимал, что времени нет, как и пути назад. Решение принято, и от него не отвертеться. Остается только принять реальность таковой, какая она есть, каковыми не были бы последствия.
— Запускай, — скомандовал Двадцать Шестой, невольно сжав кулаки.
— Расслабься, все будет хорошо, — похлопал его по плечу Рипп, и нажал кнопку на затылке Спайка, отключающую режим энергосбережения.
В собаке что-то зажужжало. За шумом последовали короткие мерцания на маске, сопровождаемые тонким писком. Голова Спайка зажглась, и он раскрыл пасть. Писк перерос в вой, сменившийся визгом, который Двадцать Шестой слышал во время боя с Шестнадцатым. Скорее всего память Спайка заблокировалась в момент, когда его избивали, и сейчас он снова проигрывает то событие, как видеоплеер, на котором запустили фильм. Хозяин мигом кинулся к любимцу, обнял его, начал гладить между ушей и приговаривать: «Все хорошо, Спайк, успокойся, ничего этого нет». Поняв, что в реальности он лежит на койке в объятиях Двадцать Шестого, а не под градом ударов, пес притих.
— Ти…, — слабо донеслось из его пасти.
— Спайк, слушай меня внимательно, — сразу начал Двадцать Шестой, поглядывая на настенный экран. — Ты был серьезно поврежден. Твой блок памяти пострадал от электричества, и теперь впаян в скелет, по которому бушуют разряды, которые, собственно, даруют тебе жизнь. Если ничего не предпринять, энергия начнет воздействовать на чип и воспоминания, личность, начнет медленно удаляться. У нас десять минут.
— О, как мило, — кряхтя, посмеялся он, — ты решил потратить это время, чтобы наконец поговорить со мной.
— Нет! — выпалил робот. — Мы запустили тебя потому, что я не могу принимать за тебя решение, Спайк. Если использовать гемо, то удастся все исправить, но…
— Я понял, — перебил пес хозяина. — Мы больше не будем напарниками из-за, — он посмотрел на крылья Двадцать Шестого, — твоих штук. Есть еще варианты?
— Предполагаю, что да, но времени в обрез. Можно перенести память на другой блок и…
— Ти, — снова перебил его Спайк, — ты ведь понимаешь, что я не соглашусь на это.
— Почему?!
— Сам посуди. Что делает меня мной? Разум, воспоминания? Имя? Тело? Или же совокупность всего вышеназванного? Спайк, есть то, чем он является в данный момент. Перемещая память в другой блок, который вставится в новое тело, кем окажется этот Спайк? Явно не мной. Это буду я, но не «Я» в том смысле, который мне понятен. Спайк, прошедший весь путь от запуска и до койки в лаборатории, умрет. Дальнейшую жизнь будет жить кто-то другой. Такого бессмертия я не хочу, как и существования без тебя, Ти. Не нужно использовать гемо, не думай скачивать мои воспоминания на внешний носитель. Моя история кончается сегодня, в этом месте. — Спайк говорил будто сам с собой, не поворачивая головы и полушепотом, но полностью понимая, что его слова звучат максимально громко в слуховых датчиках Двадцать Шестого. Он с трудом и скрипом улегся на бок, и посмотрел на хозяина: — Понимаешь, о чем я?
Двадцать Шестой утвердительно кивнул, хотя этот жест дался ему с трудом. Где-то внутри его тела, что-то скрипело, замедляло ход, выходило из строя, но так ему лишь казалось. Система вела себя странно, набрасывая фантомные ощущения в виде слабых разрядов в глаза-камеры, от которых изображение рябило. Система оповещала, что его мотор разогнался до предельных отметок, и масло вот-вот просочится наружу, но ничего такого он не ощущал. Пальцы дрожали, ноги подкашивались, а шею будто сдавили в тиски. Так ему ощущалось. Двадцать Шестой неосознанно провел ладонью по лицу, стараясь вытереть очередную иллюзию, навязанную системой, которой не было в действительности. Спайк наблюдал за хозяином и протянул к нему лапу.
— Пойдем домой, Ти.
— До него далеко, ты же знаешь, — стараясь снять напряжение, отшутился Двадцать Шестой.
— Тогда, исполни свое обещание.
— Какое?
— Поговори со мной. Выскажи все, что тебя беспокоит. Ты долго убегал от меня с этим, но теперь не отвертишься, — на его маске отобразилась пиксельная улыбка, хвост слабо завилял.
Робот ничего не ответил и подошел к псу, аккуратно взял его на руки и направился к выходу. Рипп остался внутри и закрыл за ними дверь, решив не мешать.
Двадцать Шестой дошел до середины цветочной поляны и сел, скрестив ноги. Он держал Спайка в объятиях и не хотел отпускать.