Мэри поднялась по гладким ступенькам и негромко постучала, чтобы к дверям подошла Кэт, но открыла ей не Кэт, а Лиззи.
— Добрый вечер, — окинув её сумрачным взглядом, пробубнила Лиззи и посторонилась.
Темноволосая, бледная Лиззи предпочитала платья серых оттенков, и в полумраке, который наступал с порога, её тонкая фигурка словно растворялась. Лиззи всегда посматривала колко, исподлобья, как зверь, просчитывающий следующую атаку, и Мэри она не улыбалась уже давно — так давно, что Мэри могла бы забыть, когда именно, если бы не знала точно: в последний раз она застала улыбку на лице Лиззи накануне их отъезда из родительского дома. Лицо Лиззи обрамляли, заключая в прямоугольную рамку, тускло блестящие тёмные локоны. Мэри вдруг подумалось, что Лиззи пора подстричь чёлку.
— Почему ты ещё не спишь? — Мэри неловко снимала обувь под тяжёлым, как камень, взглядом сестры. — Уже поздно. Я велела тебе ложиться, не дожидаясь меня.
Лиззи выставила острый подбородок и фыркнула:
— Кэт мне разрешила.
Мэри устало вздохнула и покачала головой. Кэт, низкорослая бойкая шотландка, знала сестёр Джеймс с детства и за время работы у их родителей, кажется, нисколько не изменилась. Для Мэри она была человеком без возраста: у неё по-прежнему было лишь несколько морщинок в уголках глаз, густые, не сбрызнутые сединой волосы, живой взор и проворные, привыкшие к работе грубые руки. Кэт выглянула из дверей и тут же потупилась. Лиззи была её любимицей. Что Лиззи ни попросила бы, Кэт никогда не могла отказать.
— Ведь я уже говорила об этом, Кэт, — тихо сказала Мэри, — пожалуйста, не давай ей воли.
Лиззи перевела на Кэт выжидающий взгляд.
— Простите, мисс Джеймс, — тут же повесила голову Кэт и сложила на груди руки, — но Лиззи так упрашивала, просто сердце разрывалось!
Лиззи гордо покивала, её грудь тут же раздулась, как у петуха, одержавшего победу в битве. Кэт продолжала бормотать невнятные извинения. С тех пор, как Мэри забрала её к себе, Кэт неизменно обращалась к ней в подчёркнуто уважительном тоне: «мисс Джеймс», и Мэри это подчас казалось странным. Не так давно Кэт обращалась к обеим сёстрам по имени и даже могла устроить им взбучку. Впрочем, взбучки получала Лиззи (в особо вопиющих случаях); Мэри же с раннего детства отличалась скромностью и покорностью.
— Впрочем, — она снова обвела служанку и сестру взглядом, — поскольку ты не в постели, Лиззи, мы можем поговорить сейчас. Я считаю, что это нужно обсудить как можно скорее.
С лица Лиззи тут же исчезла горделивая усмешка. Она приподняла плечи, как нищий, пробирающийся по грязным улочкам Сохо непроглядной ночью, и аккуратно повернула голову к Кэт. Та напряжённо смотрела на Мэри и ждала.
— Кэт, пожалуйста, подожди на кухне. Элизабет, пройдём в гостиную.
Кэт, казалось, задеревенела. Тем не менее, она неуклюже тряхнула головой и пробормотала:
— Да, мисс Джеймс.
Лиззи изогнула одну бровь. Она так и не сдвинулась с места.
— Это очень важно?
— Да, — сухо подтвердила Мэри.
— И срочно?
— Более чем.
Кэт вдруг вцепилась в воротник платья, словно тот душил её. На лбу у Кэт вдруг проступили голубые канаты жил.
— Мисс Джеймс, — проскрежетала она таким тоном, словно полминуты назад сломала зуб, — пожалуйста, я хотела бы с вами…
— Позже, Кэт, — отрезала Мэри. — Элизабет, пойдём.
Гостиная была обставлена так бедно, что могла бы показаться голой. Из удобств здесь имелись лишь узкий тёмный диван, кресло, скромный низкий столик и толстый старый ковёр, который Мэри прихватила из дома. Над диваном висела в тяжёлой раме большая фотография Лиззи: её удалось сделать после нескольких попыток, поскольку Лиззи всё время вертелась и скучала на стуле, пока фотограф суетился у тощего штатива. Заставить её взглянуть в объектив камеры так и не удалось: Лиззи жаловалась, что её это пугает, поэтому на снимке она получилась в профиль. Тени наползали на её лицо, скрадывая раздражённый изгиб тонких губ и гневно вздёрнутые дуги бровей. Её волосы почти сливались с темнотой стены сзади.