«Чье имя ведомо и веки не забыто…»
Op. 4.
Чье имя ведомо и веки не забыто,
Кто навсегда от тленья убежит,
Кому, минувшему забвения обиду,
Бессмертия заветный редюит?
Mundus Libitinae
Op. 5.
На косогоре, неудобном
Агрикультуры и жилья,
Лежит общении загробном
Персон различная семья.
Над каждым холмик невысокий,
Как зуб, шатающийся крест.
Обвитый высохшей осокой.
Могильных угрызений перст.
Иль, сплошь, лишившись поперечин,
Торчит уныло черный кол…
Так погибающее судно
Пустую мачту кажет нудно
Над зыбью влаги скоротечной,
Биющей вечности атолл.
1920 г. Басаргин. Приморье.
«Младенец малый молчалив…»
Op. 6.
Младенец малый молчалив
Мосты мигают моментально
Мелькает мельпоменмотив
Местами мрачные ментально.
Мороз мигрени мракобес
Мертворожденный муки мраком
Меняет мимик мировес
Мавая миррой мягкиммаком.
Псевдо-поэту
Op. 7.
Слова тебе – лишь побрякушки;
Не речь – а кваканье лягушки…
Но где же тот глагола пламень
Что жечь способен даже камень,
Народов массы всколыхнуть,
К свободе указуя путь?
Водка
Op. 8.
Развалившийся шинок,
Полон громкой свары!
За столом – гуляк венок
Одиночки, пары…
Сам раскосый Сатана,
Подающий водку,
Помогает им сполна
Лить стаканы в глотку.
А домах – немытый строй,
Жалкие ребята,
Неутешный бабы вой:
«Жизнь моя триклята»!
«Мы – в этом мире постояльцы…»
Op. 9.
Мы – в этом мире постояльцы –
Раздельно номера заняв,
Покуда смерть на наши пяльцы
Не вышьет черепа устав.
Мы мире сем скоропришельцы
И каждый тянется – устав,
Свое беречь для жизни тельце,
Дней – календарь перелистав.
В ночь перед получением известия о Верхарне
Op. 10.
Зелень… не лезь мясо осям!..
Улыбкою жестокой паровоза
Растоптанная роза.
Перебегавший рельсы котелок
Вдруг распластался там
Как бане на полок…
Мы видим черные черты…
Они склоняются устало
Слез месиво – густы
Налеты материнства сала.
Tempore Mutante
Op. 11.
Играют старой башне дети,
Там был когда-то арсенал
И груде хлама часто встретить:
Шеломы, панцири, кинжал.
На них раскрыта паутины
Зим корабельная душа
И, сказка осени картинной,
Дамаскостали дряхлость – ржа.
Для детской, ветреной утехи
– Юнцам осталося любить
Перержавевшие доспехи,
Веков ушедшую серьезность
Вершителей угасших «быть»,
Владычество, коварство, грозность!
«Карабкаясь горой препятствий…»
Op. 12.
Карабкаясь горой препятствий,
Плывя по озеру помех
Гулять равнинами благоприятствий
Иль косогорами потех.
И не роптать (!) на жалкий жребий,
Что – ты рожденный, человек
И мимолетность, лепит бэбий
Тебе наружащий намек.
Златоуст
Op. 13.
Где острокамень делит куст,
Где треухи парадят ели,
Где гор взнеслися капители,
Гнездится дымный Златоуст
Пластами ржавые породы
Распались, ставши на ребро
И тучи хмурой – низки своды,
Напоминая «дом Торо».
Когда бы здесь – где злато гор
Прольется пролетар – Россию,
Моих прияли злато уст,
Контемпоренистый Мессия
Бурлюк – словесный Святогор,
Футуромоднит Златоуст.
1918
Соотношение между звуками и красками
Op. 14.
Она смеется облачном саду
Всегда лазурных полном лепестков,
Где Звонкий кличет горнюю гряду
Сугубо сладостных, приемлемых оков.
Она рыдает сумрачном «забыто;»
Осенне ураган расплел ее власы.
Усталые тоски пылающее Лидо,
Померкший красопад, песочные часы.
Она струится радостных объятьях,
Где тонок тканью серебро-туман,
Любови взглядах, просьбах и заклятьях,
Аромах чувствий всех и знания нирван.
Ст<анция> Иглино. С<амаро-> З<латоусовской> Ж<елезной> Д<ороги>
Иркутск
Op. 15.
ЕДВА, едва не доскакала
Моя пролетка до Байкала,
Когда должон поднять я тост
За Ангара-Иркутский мост.
«Там снегогоры – вереница!
Поверь, бесчувственный возница,
Над струями полуморской
Воды виднелись Апгарской!»…
Но мы уже несемся градом
Средь старых каменных домов,
Где торг китайский звонит рядом
Под русских звон колоколов.