Так и жили они теперь уже на новом месте. Спокойно, привычно.
Но наступил день, когда всё изменилось. Изменилось для сына.
Он шёл из школы и почти подходил к своему дому, когда услышал, что его окликнули. Повернулся, увидел ребят, которых раньше у себя во дворе не замечал.
– Привет, пацан! Ты здесь живёшь? В этом дворе?
Молча кивнул.
– Так вот, мы вернулись. Теперь ты нам должен. Раз в неделю в этот день недели мы будем в это время ждать тебя на этом месте, и ты нам будешь отстёгивать по 500 рубликов.
– У меня нет денег.
– Неправильный ответ. На первый раз прощаем. Мы сегодня добрые (гогот дружный). Ещё раз такой ответ – пожалеешь, мама родная не узнает. Мама есть?
– Да.
– Папа есть?
– Да.
– Вот и поднапряжётесь всей семейкой (снова дружный гогот).
– Давай, свободен, через неделю ждём.
Он понимал, что не может никому это рассказать. Хотя мысль проскользнула: «Может с отцом посоветоваться, как быть? Да, что толку с ним говорить… Матери расскажет, начнут суетиться, школу подключат, общественность поднимут, а меня засмеют во дворе и житья не будет потом всю оставшуюся жизнь, хоть сразу в петлю».
Неделя, вторая, третья… Время шло быстро.
Первое время его выручала страсть к истории. Ничего не подозревающие родители давали ему деньги (он просил у них по очереди) то на редкую книгу, то на редкий документ (верили, т.к. в город переехали, у сына такие возможности появились восполнить всё, о чём в деревне и представить не мог). Но потом верить стали с натягом. Заметили, что сын стал сильно задумчивый, двигался как будто в замедленном кино, да и книги по истории перестали в руках видеть, а перед компьютером сидел, уставившись в экран, но действий никаких не производил. Стали задавать вопросы, стали думать о том, что может в школу наведаться пора. Он убедил их, что ничего страшного нет, просто… влюбился. Мама с папой расслабились. Сын-то не такой ботан, как кажется, вот оно как.
Прошло ещё некоторое время. Сын уже окончательно ненавидел себя за трусость и враньё. Понимал, что скоро его отговорки, что на историю и девчонку деньги тратит, работать перестанут.
Тот день наступил как-то неожиданно. Он проснулся и понял, – пора. Он был готов. Вот они, – мрази. Главное – не струсить. Главное, чтобы вожак сам за деньгами подошёл. Так и случилось. Вожак сам, довольно улыбаясь, широко распахнув объятья, будто идёт навстречу своему лучшему другу приближался к нему. Ближе… ближе… Вот… сейчас… Сын вытащил из бокового кармана рюкзака не деньги, как это было всегда, а нож, кухонный нож. Со всей силы всадил его в живот вожаку и что есть силы побежал к дому. Бежал, размазывая слёзы по щекам, задыхаясь, не оглядываясь, внутри всё тряслось, сильно тошнило. Но он продолжал бежать, бежать неуклюже, словно на одеревеневших ногах.
В это время отец с обеденного перерыва собирался на работу. Уже обутый, сам не знает почему, прошёл на кухню, растерянно постоял посередине, потом посмотрел в окно. Увидел, как бежит домой сын, а за ним толпа разъярённых подростков. Оставалось совсем немного до того момента, когда они вот-вот нагонят его. Отец выскочил из квартиры. Мчался вниз по лестнице так быстро, как только мог. В голове стучало: «Только бы успеть». В тот момент, когда он выскочил из подъезда, сына уже толчком в спину сбили с ног. Отец, сделав рывок, сделал в воздухе неестественно широкий прыжок и в воздухе понял: «Успел…». Своим телом накрыл сжавшееся в комок тело сына… В буквальном смысле сросся с ним.
Сына оправдали.
Вожак на всю жизнь остался инвалидом.
Отец не выжил. Скончался от многочисленных травм. Умер счастливым. Теперь знал, что может дать своим детям – жизнь, – единственно важное и стоящее из всего того, чем владеет человек.
Как часто нашим детям кажется, что мы, родители, слабы, нерешительны, настолько загружены бытом и своими взрослыми делами, настолько далеки от современного поколения, настолько не верят в нас, что предпочитают держат нас на расстоянии от своих действительно важных переживаний, которые не только меняют жизнь самих детей, но и в один миг могут перечеркнуть жизнь всей семьи.
Попутчица
Как началась эта история? Обычно. Как начинаются все истории, как будто бы влияющие на изменение уклада нашей привычной жизни. Для начала мы, наконец-то, принимаем факт наличия проблемы, затем произносим вслух её название и начинаем действовать. «Типа» начинаем предпринимать шаги по устранению «занозы в мягком месте». Действует, кто как. Кто напористо, агрессивно, грубо, тем самым только усугубляя всё и загоняя самого себя в угол, кто робко, нерешительно и с обязательным умозаключением в конце: «так и знал, что ничего хорошего из этого не получится». И те и другие потом доказывают всем окружающим, с той разницей, что первые надрывно, а вторые еле живые, что «хотел я исправить ситуацию, работал я над ней, делал всё возможное, но ничего в этой жизни от меня не зависит, и не будет у меня жизни другой». Потом этот принцип мышления и взгляд на жизнь становится будто бы новой очередной привычкой. И люди начинают плыть… вернее, продолжают… Первые, ругаясь со всем, что движется и, ненавидя это всё живое, обвиняя и завидуя ему, а вторые, двигаясь и живя тенью, боясь быть услышанными, замеченными, живыми.