Митя и Вика с любопытством вертелись по сторонам, конечно, здесь было на то посмотреть, привыкших к нищете собственной станции, окружающее их великолепие просто ошеломляло. Красивые, нетронутые колонны, выдраенный до блеска пол и много-много света. Нет привычных костров и лежанок рядом с ними. На перроне, в ряд, словно по линейке, выстроились палатки. Неподалеку расположился рынок, где люди не спеша прогуливались вдоль прилавков и с некоторой ленцой разглядывали товар.
Мы подошли к столику на платформе. За ним сидел пожилой человек в синей униформе и фуражке с красным околышком. Он посмотрел на нас и сказал:
- Тэк-с, куда едем?
- На «Парк культуры», - ответил дедушка.
- Ага, два взрослых, ребенок и сундук, с вас двенадцать патронов.
Колдун отсчитал нужную сумму и получил четыре пластинки с выбитыми на них буквами «В», «Р» и «Б», что, видимо, означало взрослый, ребенок и багаж. Через полчаса на станцию въехали две сцепленные друг с другом дрезины. Часть людей из них вышли, мы заняли их места, и, когда дрезина уже тронулась, вдруг раздался крик:
- Стой! Да стой, тебе говорят!
Дрезина остановилась, и все посмотрели на кричащего. Мы с ужасом узнали в человеке, бегущем к нам, Коршуна. Я почувствовал как затряслась Вика, держащая меня за руку; как дед Федор напрягся, засовывая руку в рюкзак.
- Фух, успел, - Коршун плюхнулся на сидение перед нами. - Чего стоишь? Езжай давай.
- А оплатить? - поинтересовался кондуктор.
- У меня проездной, - хмыкнул Коршун, - и сунул ему под нос какую-то корочку.
- Извините, пробормотал кондуктор и сел на свое место.
- Давай-давай, езжай уже, - опять поторопил машиниста Коршун.
Судя по всему, он нас не узнал, сидел на своем месте и задумчиво теребил бороденку. Я не мог себя пересилить и исподтишка разглядывал Коршуна. Его жесткое лицо выдавало крайнюю усталость. Под глазами набухли мешки; покрытые щетиной щеки осунулись; морщины, разрезающие его лицо, стали еще глубже и посерели. Он успел переодеться. Теперь на нем были черные кожаные штаны и куртка, голову покрывала кожаная же косынка. На ремне висела кобура с огромным пистолетом, за плечами - автомат. Было страшно, но в тоже время дико интересно. Вот мы, те, кого он с таким упорством разыскивает, сидим у него под носом, а он об этом даже не догадывается. Я повернулся к Вике, чтоб посмотреть, что она делает, и с ужасом понял, что она с в упор пялится на Коршуна. Я хотел ее одернуть, но было поздно.
- Чего уставился? - грубо спросил Коршун.
Вика молча продолжала пялится.
- Я тебе говорю, огрызок. Ты что, немой?
- Да нет, просто он немного пришибленный, - вмешался дедушка.
- А ты кто такой? - Коршун повернулся к нему и положил руку на кобуру.
Я сжался, судорожно пытаясь сообразить, как мне помочь деду.
- Сержант Иващенко, - представился дед. - Сопровождаю мамашу и сына начальника охраны Павелецкой, к медикам на Кузнецкий мост.
- А чего таким кругом едете? - немного расслабился Коршун.
- Да мы недавно контрабандистов накрыли, за них пахан с Китай-города впрягся, а наши их уже порешить успели. Вот теперь с бандюками Новокузнецкой и Китай-города у нас не очень хорошие отношения. А с Красными и Полисом все ровно.
- Ха-ха, - рассмеялся Коршун, - за что ж тебя так наказали?
- Да блин, моя крыса обогнала командирскую, вот он и взъелся.
- Ну-ну, азартные игры до добра не доводят. Особенно если играешь с начальством.
Коршун убрал руку с пистолета и, откинувшись на спинку, вроде задремал, а я дернул Вику за руку, заставляя ее отвлечься.
Через десять минут мы въехали на следующую станцию. «Станция Октябрьская кольцевая» прочитал я на табличке у остановки трамвая. Она была еще богаче и красивее «Добрынинской»: пилоны, отделанные серым мрамором, на которых находились здоровые картины с изображением солдат в форме; красивые светильники и узоры; стены отделаны желтой плиткой, все элементы декора были отмыты и начищены, видно было, что люди любят свою станцию. Почти все проходы между пилонами были перекрыты перегородками в них были устроены квартиры для самых влиятельных и богатых жителей, а в торце станции, за высокой ажурной решеткой, завешенной тяжелой шторой, располагались апартаменты начальника станции.
Когда трамвай остановился, Коршун открыл глаза, но выходить вроде не собирался.
- Мария Ивановна, вам плохо? - вдруг спросил Федор Михайлович.
Я посмотрел на него, тот едва заметно кивнул.
- Ой худо мне, милок, отдохнуть хочу, - постарался я воспроизвести интонации бабулек, живших на нашей станции.
- Давайте выйдем и переночуем здесь.
Я поднялся, и с помощью «Вити» перебрался на платформу. Следом за нами вышел наш дедушка, а кондуктор передал ему сундук. Мы направились к ряду палаток над которыми виднелась надпись «Гостиница». Возле палаток я обернулся и увидел, что Коршун все-таки сошел с «трамвая» и разговаривает с каким-то военным. Все это мне очень не понравилось. Дед заплатил владельцу гостиницы, и мы забрались в указанную палатку. Я уже хотел высказать свои подозрения, но он прижал к моему рту палец и сказал: