По издательствам дали команду (разумеется, по телефону): Яковлева не печатать. Распорядился среди прочих Мостовец, «курировавший» в международном отделе ЦК КПСС США. Пригласили и тут же отказали прочесть несколько лекций в университете им. П.Лумумбы. В деканате объяснили: проф.Розанов просигнализировал — я сочиняю антисоветские листовки с Петром Якиром, которого не видел в глаза. Грозные признаки множились, в совокупности происходило до боли знакомое по повадкам наших партийных и карательных органов — компрометация неугодного. Коль скоро это происходило во второй раз после 1958 г. я сообразил, что, по-видимому, удостоился включения в список лиц, подлежащих плановому аресту, чему, как правило, и предшествует поливание грязью жертвы.
Пришлось прибегнуть к последнему средству, один из тогдашних вождей Д.Ф Устинов знал меня с детства. Дмитрий Федорович охотно часами выслушивал мои рассуждения об истории Уже к тому времени я выпустил с полдюжины книг, которые аккуратно дарил ему. Знал он, что, защитив в 1962 г. докторскую диссертацию, я стал по тем временам самым молодым (34 года) в своей специальности — всеобщая история — доктором наук и профессором. Устинов, выслушав мой рассказ, реагировал молниеносно. «Тебе нужно зайти к Юре», — без раздумий сказал он. Не понял. «К Юрию Владимировичу», – добавил он, не терпевший тугодумов. Итак, к Ю.В. Андропову, только что возглавившему КГБ.
* * *
Знакомство состоялось в кабинете, ныне многократно описанном и показанном по ТВ и в документальных фильмах. На месте зловещего Берии, солдафона Серова, комсомольских функционеров-бодрячков Шелепина и Семичастного теперь обозревал в перспективе исполинского кабинета камин интеллигентный, крайне любезный и обходительный человек. Видимо, подготовленный «Димой», как он именовал Устинова, и просмотревший документы, Андропов не стал слушать– моих жалоб («эти пустяки отметем»!?), а затеял разговор о жизни Пока я запинаясь, нащупывал почву, несколько раз звонил телефон — Юрию Владимировичу докладывали о ходе суда над очередным диссидентом. Это дало ему повод пространно объяснить, что не дело судить писателей, конкретно он упомянул Синявского и Даниэля. Суть его обтекаемых фраз сводилась к тому, что слову нужно противопоставлять слово. С чем я горячо согласился и, получив любезное приглашение заходить, откланялся.
Особой тяги к общению с Председателем КГБ я не испытывал, тем более, что вскоре получил приглашение на деловую, а не светскую беседу. Мне предложили «прибыть» к генерал-майору Ф.Д.Бобкову, как выяснилось замначальника только что воссозданного 5 Управления. Меня провели к нему по хорошо знакомым коридорам, генерал обосновался в той части здания на Лубянке, куда меня десятки раз таскали на допросы в 1952-1953 гг.
Как и Андропов, Бобков решил мой вопрос в первую встречу. Начисто избегая деталей, он коротко заверил, что никогда никаких «решений» в отношении меня не принималось. Я, разумеется, не поверил ни одному слову корректнейшего генерала-чекиста. О чем не замедлил сказать ему. Бобков пожал плечами. С памятных визитов к Андропову и Бобкову я больше не ощущал наглых выходок КГБ. На том бы дело и кончилось, если бы не Д.Ф Устинов.
Он, видимо, переоценивал мои познания и чуть не в каждую встречу, а виделись мы часто, просил не забывать «Юру» и помогать ему. И даже дело было не в нем. Жена Устинова, добрейшая и умнейшая Таисия Алексеевна, лет на семь старше мужа, верховодила в их порядком безалаберном доме, который я помнил еще тогда, когда семья не была прочно изолирована охраной. Приятельница моей покойной матери, Таисия Алексеевна скептически относилась к общему развитию супруга и его коллег по Политбюро, носилась с идеей расширить его, наивно предлагая приглашать меня читать им лекции. Видимо, она, замечательная русская женщина, что-то еще наговорила лестное обо мне Андропову.
Обижать хороших людей и к тому же теперь вождя, как-то не хотелось, и я стал время от времени захаживать на Лубянку, вести ученые беседы сначала несколько натянутые с Андроповым и интереснейшие с быстро поднимавшимся по служебной лестнице Бобковым. На моих глазах с конца шестидесятых – к началу восьмидесятых он вырос до генерала армии и стал первым заместителем Председателя КГБ. Я где-то читал, что на протяжении ряда лет он был подлинным руководителем ведомства. Не знаю, но вполне допускаю.
Сравнивая обоих, при всем интеллектуальном лоске Ю.В.Андропова я безоговорочно отдаю пальму первенства Ф.Д.Бобкову, который на много порядков был выше формального начальника, а главное несравненно лучше подготовлен. О чисто профессиональных делах судить трудно, Филипп Денисович в беседах со мной никогда их не касался, но судя по молитвенному отношению к нему подчиненных он более чем устраивал их. Я разумею другое: весь комплекс проблем, подпадающих под емкое понятие «идеология». Никогда не встречал лучше осведомленного человека, обладавшего такими громадными познаниями, невероятной сказочной памятью. Его никогда нельзя было застать врасплох, на любой вопрос в этой области следовал четкий, исчерпывающий ответ. Если бы судьба направила его на иную стезю, страна получила бы крупнейшего ученого, безусловно,мирового класса.
По крохам мне удалось собрать сведения о прошлом генерала С шестнадцати лет пошел добровольцем в Красную Армию. Дослужился ко дню Победы до старшины. В пехоте, орден «Славы» и две медали За Отвагу.
Трижды ранен, в том числе, получил автоматную очередь в грудь, чудом выжил. Ни малейшей кровожадности за ним не замечалось, он являл пример кадрового русского офицера с высокоразвитым чувством долга и порядочности. «Честь имею» для него не было фразой. Как любой другой работавший с ним я постепенно преисполнялся к генералу чувством глубокого уважения. Со всей определенностью могу сказать, не жаловал Филипп Денисович собственную профессию, в которой достиг высочайшего мастерства Пример? Он никогда не доверял мне, хотя не могу отделяться от игривой мысли — я оказался в отличной компании, похоже, что Филипп Денисович до конца не доверял и себе Естественно, я отвечал взаимностью.
Понял, что бесполезно уличать его, мягко говоря, в неискренности, а принимать таким, каким он был. Как-то дошло до меня тогда, что Андропов негодующе крутил головой и удивлялся, по его выражению, «дружбе жандармского генерала и либерального профессора». Звучало так странно и двусмысленно. Во главе КГБ не почитал он себя «жандармом», а уж профессором точно не был.