За давностью лет трудно воссоздать реакцию «общества» на издание. В любом случае хитроумные сочинители монументального труда семантическими уловками определенно исключали из понятия общества хотя бы офицерский корпус русской армии. Авторы молились другим святыням. К чему бы иначе рас суждения об армии Наполеона: «В этой большой военной семье, естественно, выработалось безграничное уважение к своему собственному достоинству, к чести своего полка, к чести самой армии» (т. 3, с. 54). Это об армии, несшей смерть и разрушение народам Европы, оставившей страшные опустошения в России во время бесславного похода на Москву! А высшая похвала русским военачальникам, сокрушившим Наполеона,—«даровитые вожди… (которые) без сомнения могли быть поставлены наравне с лучшими генералами наполеоновской армии» (т. 3, с. 86).
Но почему вторжение Наполеона в Россию потерпело страшный крах? Ответ: «В научной литературе все еще горячо дебатируется вопрос о причинах гибели французской армии — природные ли условия или победы русских сыграли тут главную роль? При ближайшем рассмотрении этот вопрос отпадает — по– беды русских потому и были так легки, что французы с трудом могли драться, подавленные теми условиями, в которые они были поставлены… Французская армия была деморализована, и к гибели ее вели в равной степени природа — суровой зимой и дурными дорогами, и свое начальство — неподготовленностью, растерянностью. Русским войскам оставалось только довершать начатое разложение армии» (т. 4, с. 205, 207). И это писали и печатали в 1912 году, когда на западных границах сгущались тучи неслыханной тогда в истории войны.
Год 1812 вошел в историю подвигом русского народа, поднявшимся на защиту Родины. Русские люди сокрушали врага и в ходе «народной войны». И по этому поводу авторам нашлось что сказать: «Но какое же может быть отечество у раба? А русский крестьянин очень часто тогда стоял ниже раба, был вещью. И подвинуть его на защиту именно отечества было вовсе не так легко… Русский человек защищал в 1812 году не свои политические права. Он воевал для того, чтобы истребить хищных зверей, пришедших пожрать его овец и кур, опустошить его поля и житницы» (т. 4, с. 229). Демагогический вздор, злоумышленное попрание элементарных принципов историзма. Как будто непонятно, что без уничтожения внешней угрозы невозможна борьба за социальное освобождение.
Так жирными мазками рисовалась извращенная картина нашего прошлого, особенно всего, что было связано с военной мощью. В то же время, живя на вулкане революции, российские буржуа с тоской взирали за кордон, находя тамошние страны, не имевшие непосредственно такой перспективы, невыразимо прекрасными. Отсюда разговоры о, скажем, высоком развитии военно-теоретической мысли на Западе — Шлиффене, Мольтке, Фоше и стенания по поводу бедности талантами русской земли, где де не произрастают военные теоретики. То, что толстолобый Мольтке, твердо следуя под штандартом педанта Шлиффена, подготовил поражение Германии, а великолепный Фош обескровил до синевы Францию, во внимание не принималось.
Между тем, к началу первой мировой войны русская военная мысль во многих отношениях превосходила известное на Западе. Давнюю пытливость российских теоретиков резко обострили неудачи войны с Японией, и Россия оказалась единственной крупной державой, сумевшей учесть уроки современной войны, конечно, не в той степени, в какой следовало. Впрочем, задним числом всякий умом крепок.
Блестящий вклад в военную науку внесла «Стратегия» профессора генерала Н.П. Михневича, вышедшая последним изданием в 1911 году. Занимая последовательно посты начальника) академии генерального штаба и начальника главного штаба, Михневич мог оценить связь войны и политики: « война вызывается политикой и служит ее продолжением». Политика «указывает не только цель самой войны, но она же определяет меру потребных усилий». В отличие от господствовавшего на Западе мнения, что грядущая война будет скоротечной, Михневич указывал, что она неизбежно приобретет затяжной характер. «Главный вопрос войны, – писал он, — не в интенсивности напряжения сил государства, а в продолжительности этого напряжения, а это будет находиться в полной зависимости от экономического строя государства».
Генерал Михневич полагал, что потенциальные противники России «не способны, без серьезного внутреннего потрясения, выдержать продолжительную войну», следовательно, пойдут на самые решительные действия сразу после открытия военных действий, вызвав «полное напряжение своих средств в самом начале войны». Отсюда рекомендованный им образ действия — вести затяжную войну на изнурение; «время является лучшим союзником наших вооруженных сил».
Русскую школу в области военной мысли в канун войны украшала плеяда блестящих теоретиков – генералы А.Х.Елчанинов, ВЛ.Черемисов, полковник А.А. Незнамов. Они вместе с Михневичем глубоко разработали и решили вопросы роли экономики и морального фактора в войне. Все они призывали осмыслить суворовское наследие применительно к современным методам вооруженной борьбы, помнить о русских традициях.»У нас богатая доктрина ведения современного боя на заветах нашей святой старины, – писал А.Х. Елчанинов. – …(Суворовская «наука побеждать») вечно будет новой и свежей, ибо в ней глубоко и умело схвачена самая суть лучших основ военного дела, и приложение «науки побеждать» к нынешнему огню и технике явится, по моему глубокому убеждению, во-первых, вполне исполнимым, а, во-вторых, гораздо более ценным, чем старания побольше и поменее понятнее списать готовое у иностран-