Её губки жалобно искривились. Все знали, как Эйзенхиэль ценит талантливых танцовщиц. Мона ван Тирриен была его несомненной фавориткой - именно поэтому и получила роль прекрасной вампирки.
- Так в чём же дело, медовая моя? - Джабраэли был сейчас готов руками развести любые собирающиеся над его театром тучи. - Князь заходил к тебе?
Мона достала платок и шумно высморкалась. Отрицательно покачала головой.
- Подарок прислал, - Злодей презрительно ткнул пальцем в искрящуюся бриллиантами диадему. - А ревёт она из-за записки в цветах от него.
- Могу я оглянуть?
Прима извлекла из-за корсажа и протянула директору изрядно уже помятый листок тонкой бумаги с водяными знаками Элизобарры. Каллиграфическим почерком, старомодная изысканность которого приводила танцмейстера в щенячий восторг, там было написано:
«Сегодня вы превзошли себя, звезда души моей. Не будь я вашим давним поклонником, с этого вечера я был бы у ваших ног. Ваша страсть и ваше мастерство произвели на меня глубочайшее впечатление. Право же, Прекрасная, будь я женщиной, бросил бы всё и отправился на континент - искать своё счастье в Волшебных Холмах. Целую ваши прекрасные руки. Бесконечно восхищённый, Э.»
Подпись была выполнена магической монограммой, которую Джабраэли хорошо знал.
- Как будто его летучие крысы не донесли, что сестра Моны сбежала к эльфам! - сердито продолжал сценический вампир отчитывать настоящего. - Лицемер проклятый, ни на маковое зёрнышко такта! «Целую ручки!» Пижон!
Резкие черты лица и рост чуть ниже среднего однозначно определили Максимилиана на роль сценического Злодея. А вот раздражительность, цинизм и ненависть к аристократии взрастила в нём тайная страсть к приме Королевского театра. Впрочем, тайной эта бешеная любовь оставалась разве что для самой Моны, регулярно приходившей к «дорогому Максу» плакаться на несовершенство мира. К несчастью, балерина, даже уходя за кулисы, продолжала оценивать окружающую действительность через призму театра. Внешность смуглого, черноволосого Максимилиана никак не тянула на героя-любовника, а потому ей даже в голову не приходило рассматривать его в этом качестве.
- Не говори так о князе! - воскликнула Мона, отстраняясь, наконец, от своего утешителя. - Ты его совсем не знаешь!
- Да куда уж мне! - прошипел Макс, медленно закипая. - Мне твой вампир рук не целует и бриллиантов не присылает! Мне тяжело оценить, до чего он нежный!
- Прекрати! - рассердившись, Мона позабыла плакать. - Ты прекрасно знаешь, что князь, он... не такой, в общем! Прекрати эти намёки дурацкие!
Злодей скроил презрительную гримасу и отвернулся. Как ни хотелось ему заклеймить Эйзенхиэля Элизобарру совратителем юных дев, язык не поворачивался, хотя бы в силу общеизвестного эпизода с предыдущей примой - девушкой более практичного склада, чем Мона. Элизабет всерьёз вознамерилась услаждать эстетические чувства вампира не только по вечерам, но и по утрам, в более... приватной обстановке. В ответ на вполне недвусмысленное предложение, князь едва заметно усмехнулся: «Дорогая моя, я для вас слишком стар. Но если хотите, можете обсудить это с моим сыном. Правда, его совершенно не интересует балет, но так ли для вас это важно?»
- Князь-то ладно, - обеспокоенно произнёс забытый всеми «эльф». - А много ли мы знаем о сидах? Кроме того, что они божественно прекрасны, сильны, умны и во всех отношениях совершенны?
- Тогда зачем они воруют наших женщин? - взвилась Мона. - Своих у них, что ли, нет?
- Почему только женщин? - вмешался Макс. - Я слышал, феи похищают и молодых мужчин. Иногда возвращают - уже совсем головой двинутых. Но чаще просто набрасываются скопом и... объезжают. До смерти.
- Чушь! - фыркнул сценический фейри. - Бабские сказки. Или, скорее, подростковые мечтания.
- Не ссорьтесь, други! - Джабраэли патетически воздел руку горе. - Я спасу нас всех! Искусство не должно оставаться в стороне от общества. Мона права! Какой пример мы подаём молодёжи? Нашим прекрасным женщинам? Как мы, оплот государства и королевской власти, можем толкать наших дам на авантюры по поиску эльфийских принцев?
Танцоры воззрились на директора с испугом и интересом. Говорил он вдохновенно, даже акцент почти пропал, что утверждало Макса в подозрении: Джабраэли коверкает благословенную речь намеренно.
- Нет, нет и нет! Говорю я вам! - продолжал хореограф в той же площадной манере. - Как знать? Может, завтра, как триста лет назад, разразится война с сидами? И на чьей тогда мы будем стороне, я вас спрашиваю?
Танцоры молчали довольно долго, пока Макс язвительно не поинтересовался: