Когда Иоганн ехал на машине один, он никогда не отказывал в любезности подвезти кого-нибудь из армейских. За это с ним расплачивались болтовней.
Разве можно не оказать внимания своему парню, такому приветливому и услужливому, к тому же со дня на день собирающемуся уходить с маршевой ротой. Правда, он еще не нюхал фронта, но как он почтительно относится к фронтовикам, советуясь, в какую часть лучше пойти служить.
Танкистам Иоганн расхваливал авиацию, летчикам — танковые части.
В этих кратких, но пылких дискуссиях о преимуществах того или иного вида оружия Вайс черпал немало существенных сведений.
Однажды во время очередной облавы в городе Иоганн увидел стоящего в нише ворот парня с бледным, как брынза, лицом. Парень озирался, держа правую руку в кармане.
Вайс остановил машину, снял запасное колесо, спустил воздух, поманил парня и, подавая ему насос, показал знаком, что он ему приказывает накачать скат. Парень послушался.
Подошел патруль. Вайс показал свои документы.
Патрульный спросил, кивая на парня:
— А этот с тобой?
Вайс, уклоняясь от прямого ответа, сказал неопределенно:
— Полковник вызвал машину, а мы вот опаздываем.
Патруль ушел.
Кончив накачивать воздух в камеру, парень вопросительно поглядел на Вайса, спросил по-немецки:
— Я могу уходить?
— Может, подвезти за твой труд?
Юноша заколебался, потом, решившись будто на что-то отчаянное, уселся рядом с Вайсом.
Долго ехали молча.
Наконец юноша не выдержал, спросил:
— Ты почему меня выручил?
— Это ты меня выручил, — сказал Иоганн, — накачал колесо.
— Странный немец.
— Чем?
— Да вот выручил, — упрямо повторил парень, — и везешь. Я же поляк.
— Вижу.
— Ты что, хороший немец?
— Что значит «хороший»?
— А вот из таких, — парень поднял руку со сжатым кулаком.
Вайс пожал плечами.
— Рот фронт! Не знаешь?
— Нет, — сказал Вайс.
— Так какого же черта ты меня выручил? — рассердился поляк.
— А где это ты видел таких немцев?
Лицо парня снова побелело:
— А ты выходит из гестаповцев, да? Притворялся, да? Поймал, да? — И поспешно сунул руку в правый карман.
Вайс не оборачиваясь посоветовал:
— Не горячись. Посчитай до десяти и подумай.
Дальше ехали снова молча.
— Я здесь сойду, — сказал парень. Открыл дверцу и вылез спиной к выходу.
Вайс наклонился.
— А деньги?
— Какие? — удивился парень.
— За проезд.
Парень вынул измятые злотые, сказал:
— Здесь на пачку сигарет тебе не хватит.
— Все равно давай, — строго сказал Вайс. Пряча деньги, сказал усмехаясь: — А ты думал, немец тебя даром повезет?
Развернул машину. Мелькнуло растерянное, удивленное лицо парня. Он робко помахал рукой. Вайс не ответил.
И хотя Иоганн здорово это придумал, взяв с парня деньги за проезд, все равно выручать его — это была вольность, на которую он не имел права.
«Плохо, товарищ Белов, — мысленно сказал себе Иоганн. Но тут же невольно подумал: — А ловко это получилось с камерой. Все немецкие шоферы так делают: заставляют любого польского прохожего качать ручку насоса. Вот и я заставил тоже…»
Но когда через несколько дней на улице пьяный немецкий солдат бил по щекам какую-то накрашенную женщину и та бросилась к Вайсу, умоляя защитить, Иоганн молча отстранил ее и прошел мимо. Вайс прошел мимо так равнодушно, будто это все происходило в потустороннем мире. После случая с парнем он еще долго относился к себе критически, «прорабатывал» себя. Он понимал: приметы советского человека здесь столь же опасны и вредны, как жалость для хирурга. И он равнодушно прошел мимо избиваемой женщины, твердо зная, что его долг выше этих чувств.
Несколько дней Иоганн возил местного немца, фермера Клюге — члена фрейкора «пятой колонны» в Польше, функционеры которой совершали диверсии накануне гитлеровского вторжения, а потом выполняли роль гестаповских подручных.
Тяжеловесный, коротконогий, с мясистым лицом, страдающий одышкой, Клюге, узнав, что Вайс из Прибалтики, сказал с упреком:
— Таких парней следовало там держать до поры до времени, чтобы вы потом по нашему опыту устроили там хорошенькую поросячью резню.