В этот раз Гремислава позвала её на семейное торжество в честь рождения третьей дочери, и оружейница не могла ответить ей отказом. Жила её ученица в огромном, как дворец, родовом доме, в котором умещалось всё её многочисленное семейство: она сама, её супруга и старшие дочери со своими семьями, её пожилая родительница-кошка, овдовевшая и уже отошедшая от дел, а также сёстры Гремиславы с супругами и детьми. Здесь часто так жили: чем больше и основательнее дом, тем он теплее. Обычно в Белых горах в каменную кладку внедряли стальные пластинки с волшбой, которая защищала жилище от стужи и долго сохраняла внутри тепло; на севере такие пластинки делались из белого золота, которое для этой «тёплой» волшбы подходило значительно лучше, чем сталь. Этот холодно блестящий, светлый металл не тускнел и не чернел, в отличие от серебра, а в руке был тяжёл. Богатые северянки могли себе его позволить – что есть, то есть.
Дом стоял на возвышении, словно мрачная крепость, а вокруг простирались туманные горные просторы. Привычного для жительниц юга и средних земель сада с огородом у Гремиславы не было: мало что вызревало за короткое и промозглое здешнее лето. Хлеб и прочие земные плоды северянки брали у южных соседок взамен на поистине несметные богатства своих недр.
– Здравствуй, наставница, поджидаем тебя, – приветствовала Смилину Гремислава.
Они обнялись. Длинная коса ученицы отливала тёплым сплавом золота и серебра, лиловато-синие глаза мерцали в обрамлении светлых бровей и ресниц, точно схваченных инеем. Алый кафтан осанистой, полной достоинства Гремиславы богато переливался бисером и золотыми узорами, поступь была нетороплива и величава – точно большая ладья плыла по спокойной глади вод. Стать её всегда отличалась кряжистостью и шириной, а в последние годы её стан несколько отяжелел, но не до тучности. Это тоже было отличительной чертой многих северянок: они накапливали жирок для тепла. Но внешность, как водится, обманчива: несмотря на свою кажущуюся неповоротливость, в работе Гремислава была просто зверь. Смилина хорошо знала её и видела в деле. Ударом кулака её лучшая ученица плющила стальные болванки, зачастую не пользуясь даже молотом, но её крупным, толстым пальцам была подвластна и тончайшая работа. Казалось, что эти грубые обрубки даже швейную иглу не могли ухватить, а вот поди ж ты – выходили из них изумительные по своей сложности и красе ожерелья, серёжки и обручья из белого золота, украшенные затейливым кружевом скани. Всё было под силу умелым рукам Гремиславы. Супругу она взяла под стать себе – пышную, сдобную, с густым грудным голосом. Но весомые достоинства не мешали Иворьице плавать павушкой, ступая бесшумно и скользя словно бы в вершке над полом. Что греха таить – всегда нравились Смилине северные женщины: их и обнять не страшно. Впрочем, такие игривые думы оружейница гнала от себя, сурово хмурясь.
Старшие дочери Гремиславы уродились в свою могучую родительницу, а вот сёстры были более тонкой стати. Показала ученица Смилине и виновницу сегодняшнего торжества – толстощёкую белобрысую малышку, всю в пухленьких складочках. Чмокая упитанное чадо в эти складочки, Гремислава умилённо мурлыкала:
– Ты мой котёночек! Ты моя булочка! Ух, так и съела б тебя, сладенькая!
– За столом наешься, матушка, – литым колокольным смехом всколыхнулась её супруга. – Нечего на дитё слюнки пускать! Ишь, оголодала…
Уж что-что, а вкусно, обильно и жирно покушать здесь любили. Столы ломились от яств, от души сдобренных маслом и топлёным жиром. Разнообразных блюд из мяса, рыбы и потрохов было столько, что даже Смилине, плотоядной до мозга костей, немного не хватало чего-нибудь растительного. Из такового на столе нашлась только пшённая каша, каждая крупинка которой купалась в золотом масле, да вездесущая квашеная капуста – тоже заправленная маслицем.