Изяслава нередко наведывалась к ним в гости, и Горлинка пела для неё – много и с удовольствием. Гости её всегда напрягали, но княгиню она искренне полюбила и радовалась её посещениям. Впрочем, Изяславой нельзя было не плениться: её смешливое, напористо-жизнелюбивое обаяние так и окутывало, так и подхватывало в объятия. С кошачье-изящной обходительностью она выказывала Горлинке своё восхищение – всегда изысканно, учтиво, не переходя границ. На княжеских приёмах Смилина бывала в основном без жены: если к жительницам Кузнечного Горлинка привыкла и не боялась, даже когда те собирались целой толпой, то множество гостей в малознакомом месте действовало на неё гнетуще. По этой причине Изяслава, желая услышать её пение, сама навещала дом Смилины.
– Пусть будет так, как тебе удобнее, милая Горлинка, – говорила она. – Твоё удобство для меня превыше всего.
Однажды во время такого посещения Горлинка была особенно весела, пела с задором и искоркой в очах, чем безмерно восхитила княгиню и её дружинниц. Они просили её петь ещё и ещё, и она не могла им отказать. Смилину снедало беспокойство за супругу – не утомит ли её пение с такой самозабвенной отдачей; ещё вчера Горлинка устало пряталась от всех в сумраке опочивальни, но к приходу Изяславы взяла себя в руки, принарядилась и вышла. И тревога оружейницы оказалась не напрасной. Горлинка вдруг посреди песни зашаталась, её голос дрогнул и оборвался. Изяслава вскочила и первая бросилась к ней.
– Горлинка, что с тобою? – Княгиня подхватила певицу и передала из рук в руки обеспокоенной Смилине. – Сестрица, твоей супруге нездоровится?
Смилина отнесла Горлинку в опочивальню и уложила. Склонившись над нею, оружейница всматривалась в болезненно побледневшее, утомлённое лицо жены. Рука Горлинки покоилась на животе, а в очах проступало тёплое умиротворение, и сердце Смилины ёкнуло в радостной догадке.
– Счастье моё, ты…
– Да, – прошелестели улыбающиеся губы Горлинки. – Иди, успокой государыню: она так встревожена за меня…
Покрыв её лицо, шею и руки бестолковым градом поцелуев, Смилина на подкашивающихся ногах побрела к княгине. Та расхаживала в трапезной из стороны в сторону, а завидев оружейницу, тут же кинулась к ней. Впрочем, вид у неё был не встревоженный, а радостно-лукавый, с узнаваемыми шальными искорками в зрачках.
– Ну, что? Поздравлять тебя? – подмигнула она, встряхивая Смилину за плечи. И разразилась своим звучным, сердечным смехом: – Ну, ну, сестрёнка, ты как будто в первый раз… У меня жена тоже в обмороки падает, когда дитя понесёт. А у тебя сколько дочек? Привыкнуть уж можно и не пугаться так!
– Да я что-то не припомню, чтоб Свобода падала без памяти, – почесала Смилина в затылке.
Её и в самом деле охватила первозданная радость, словно она вернулась в свои молодые годы. Уже почти забытое чувство тёплого, котёнком жмущегося к сердцу комочка наполняло её, пощипывая глаза близостью счастливых слёз. По поверью, одна родительница носила в себе тело ребёнка, а вторая – его душу, которая ютилась в ожидании рождения именно у сердца.
– Предлагаю по такому случаю налиться по самое горлышко! – Княгиня игриво ткнула Смилину кулаком в бок.
– Ой, государыня, не соблазняй! Не те уж мои годы, – с усмешкой стала отнекиваться оружейница.
– Что, боишься, что перепью тебя? – подначивала Изяслава.
– Да ничего я не боюсь, – хмыкнула Смилина. – Я и сейчас тебя в этом деле обойду, как дитя. Просто ежели мы пить-гулять тут начнём, как бы это Горлинку не обеспокоило…
– Нет, Горлинку мы обременять не будем ни в коем случае, – сразу посерьёзнела княгиня. – Ей это сейчас ни к чему. Хм, как дитя, говоришь? Ну-ну, поглядим! – Изяслава прищурилась с шутливым вызовом. И тут же её лицо озадаченно вытянулось: – Так, а ведь у меня-то супруга тоже – того… В тягости. Едрёна кочерга! Что ж делать-то? Сестрицы! – обратилась она к дружинницам. – У кого из вас жена не беременная? К кому можно пойти?
Свой дом для весёлой попойки могли безоговорочно предложить пятеро из присутствующих, у остальных были разного рода стесняющие обстоятельства. Кинули жребий, и выпало идти к Молчане – русоволосой и сероглазой Сестре, оправдывавшей своё имя. Говорила она действительно немного, но чётко и по делу, а пила лихо и могла «принять на грудь» много. У неё Смилина с Изяславой и устроили новое состязание. Сначала отправились на охоту и добыли двух кабанов и оленя; жарить их решено было под открытым небом во дворе. Когда все были уже основательно «подогретые», случилась неприятность: Изяслава, склонившись над костром, подхватила себе на косу прожорливые язычки пламени. У дружинниц косы были заколоты в узел на время жарки мяса, а княгиня проявила беспечность, за что и поплатилась. Волосы вспыхнули мгновенно, запахло палёным. Воды поблизости не оказалось, а жаропрочными руками обладала только Смилина. Она и спасла Изяславу от ожогов: ухватив и натянув горящую косу, она откромсала её ножом у самого основания. Потрясённая княгиня вцепилась пальцами в оставшиеся волосы, а потом повалилась на траву с хохотом.