Свобода поднесла к её рту ложку мёда.
– Тяжко ведь тебе, – проговорила она. – А батюшка мой забавы любит – хоть хлебом его не корми.
– Непросто, – сдержанно кивнула Смилина. – Но, думаю, по силам. Пущай князь потешится – всё не впустую. Шестерыми свободными людьми на свете станет больше.
Она училась кузнечному делу и жила у Одинца. Глядя на её огромные руки, Свобода думала: «Ей и молота не надобно. Кулаком ударит – и готово». Сердце согрелось, точно к нему подгребли кучку дышащих жаром углей.
Подкрепившись и отдохнув, Смилина поднялась и натянула просохшую рубашку.
– Ну, княжна, благодарю тебя за хлеб-соль, – улыбнулась она Свободе с высоты своего исполинского роста. – Выручила.
Она снова вскинула ярмо на плечи, крякнула, потянула – и из-под плуга пошла, отваливаясь, полоса вспаханной земли. Когда княжеский слуга, норовя облегчить ей труд, уменьшал глубину, женщина-кошка оборачивалась и говорила ему:
– Паши как следует, не давай мне послабления. Я сдюжу.
Свобода наблюдала за ней, как прикованная. Сердце и обливалось горячей болью от сострадания, и вздрагивало от восхищения этой выдающейся силой. Княжна ехала шагом следом за Смилиной, и та, повернув голову в её сторону, подмигнула. Свободе пришла мысль подложить под ярмо что-нибудь мягкое, дабы оно не врезалось и не тёрло женщине-кошке плечи так сильно. Во весь опор она помчалась во дворец, взяла там два полотенца, а также наполнила бурдюк свежей водой.
– Давай-ка подложим, чтоб не тёрло, – предложила она, соскакивая с седла рядом со Смилиной и сворачивая полотенца вчетверо.
– И то дело, – кивнула та. – Благодарю, княжна, за доброту твою.
Больше всего Свободе хотелось высказать отцу всё, что она об этом думала, но разве тот послушал бы? Прекословия он не терпел. И всё-таки она попыталась.
– Батюшка, жестоко это, – сказала княжна, подъехав к столам. – Где это видано, чтоб на людях, как на скотине, пахали?
– А ты, дитятко, не в своё дело не лезь, – ответил князь с ледяным звоном раздражения в голосе. – Я Смилину не принуждал, в её воле было отказаться. Коли вспашет отмеренное – я своё слово сдержу, уговор наш исполню.
С этими словами он влил себе в рот полкубка крепкого мёда и закусил блином с солёной икрой.
Свобода ехала шагом рядом со Смилиной, развлекая её болтовнёй, вытирая ей пот со лба, отгоняя веткой мух и время от времени поднося горлышко бурдюка с водой к её губам. Та, сделав несколько глотков, устало улыбалась:
– Доброе сердце у тебя, княжна. Хорошо с тобою, весело.
Когда отмеренный участок был вспахан, Смилина сбросила ярмо и без сил растянулась на свежей пашне. На её рубашке проступали пятна крови. «Надо было с полотенцами пораньше сообразить», – корила себя Свобода, садясь подле неё и кладя ей на лоб мокрый платок.
– Ну что ж, гостья, твоя взяла, – раздался голос князя. – Знатно ты меня потешила и удивила. Уговор наш я выполняю: холопы тотчас же будут отпущены, а ты получишь от меня сундук золота в подарок.
– Золото мне ни к чему, княже, – ответила Смилина, глядя на Полуту с земли сквозь измученный прищур ресниц. – Я не ради него в плуг впряглась.
– А в дружину мою пойдёшь, гордячка? – усмехнулся князь. – Силушка твоя – диковинная, ничего подобного доселе не видывал. Ты одна целого полка стоишь! Я б тебе тройное жалованье назначил.
– Ты уж не серчай, князь-государь, но стезя у меня иная, мирная. – Смилина поднялась сперва на локте, потом села и в конце концов медленно, устало распрямилась во весь рост. – На коваля я учусь и ковалем стану, это уж решено в моём сердце крепко.
С того дня только о Смилине Свобода и думала. Стоило закрыть глаза – и вот он, могучий образ женщины-кошки с пригожим и гладким, темнобровым лицом, пронзительно-синими, как незабудки, очами и добродушной улыбкой. Вспомнив имя кузнеца, у которого Смилина жила в ученицах, княжна решительно направила к его дому своего коня.
Ворота на её стук открыла невысокая, крепкая девушка с медно-рыжей косой и россыпью солнечных веснушек на яблочно-круглых щёчках – дочка Одинца. Кажется, это её чествовали на том обеде, вспомнилось Свободе. Девушка развешивала на верёвке выстиранные вещи – уже в своей неказистой, будничной одёже.
– Смилина-то? Так она ещё с утра рыбу на Княжье озеро ловить отправилась, – сообщила дочь кузнеца.
«Тук-тук-тук», – стучало сердце, едва ли не заглушая топот копыт. Вскоре показался сосновый лесок, окружавший берега озера. Леший мягко зашагал по песку, а Свобода вглядывалась вдаль, ища огромную обладательницу невыносимо синих очей. Коню между тем вздумалось проскакать по кромке воды, взрывая тучи брызг копытами, и Свобода не стала его одёргивать в сём желании. Она мчалась навстречу рослой фигуре, видневшейся на берегу, и против её воли рот растягивался в широчайшую улыбку.