- Ты обещал что-нибудь придумать с торговцами... - напомнил Сергей.
- Когда я был щеглом, существовала такая штука, как... название - черт ногу сломит... агитационная работа... Дай мне воот такую пачку лучшей бумаги, воот такую кучу карандашей, а лучше - перьев и чернил... Я знаю человека, который заставит кланы со всех ног побежать нам на помощь, а здешних - стоять насмерть, - Влад, честно говоря, сам удивился своей уверенности. Что-то раньше он не замечал за собой такой склонности: сначала говорить, потому думать...
- Ты старый псих, Влад! - Серж хлопнул ладонью по столу. - И не вздумай кому-нибудь еще рассказать...
- Я знаю, что делаю, Серж, - спокойно ответил Влад. - Я помню, как в Войну люди добровольно сдавали свои вещи для солдат, работали, как проклятые ради победы... моя мать взяла в руки оружие!!! - тут его самообладание будто испарилось, и он обрушил на Сергея целую лавину слов: - ...люди не изменились. Здесь будет то же самое. Если им дать понять, что бежать некуда, что надо стоять насмерть, что это их земля, их средние земли, ты их просто не узнаешь. Они будут драться с бешенством крысы, загнанной в угол!.. И, к тому же, разве ты не чувствуешь, что они готовы? Разве ты не слышал разговоров о затишье между кланами? Разве ты не слышишь каждый день, что люди говорят об объединении? Разве ты не чувствуешь, что люди уже мечтают не о войне, а о СОЛНЦЕ после того дня?.. Они готовы. Чтобы объединиться, нужен только общий враг. И еще человек, которому от Бога дано тревожить чужие души. До войны таких называли поэтами. Что ж, значит это последний, постъядерный поэт.
- Делай, что хочешь, Влад, - согласился Сергей и нервно рассмеялся. - Знаешь, когда я был ребенком, ты все время говорил мне: "Не спорь со мной, я всегда прав"...
- Именно, - подытожил Влад. - На мне - агитационная работа, на тебе - война... С тебя бумага и все остальное. Прямо сейчас.
- Куплю в довоенных рядах, - пожал плечами Сергей. - Зачем мне деньги, если завтра конец света?..
95.
"Моя милая Рон! Я хочу рассказать тебе еще одну историю. Самую главную. Нет, они все главные. Их ты прочтешь, когда повзрослеешь, когда из хрупкого ребенка превратишься в юную девушку... ты прочтешь.
В моей жизни была всего одна любовь, которая захватила меня целиком, которая трепала мою душу, как только штормящий ветер треплет морские волны, она владела моей жизнью, как бурная вода владеет щепкой, упавшей в ее пучину. Я любил одну девушку; ее звали Верóника... ах, это имя, наполненное страстной и таинственной вибрацией... Она так и сказала: "Зови меня Вероникой", но она не сказала, что это ее имя. Да, я не знал, как зовут человека, ставшего для меня центром мира... У нее были огненно-рыжие волосы... а глаза... великий Джа, я забыл цвет ее глаз... это был непостоянный пестрый цвет... и я помню, помню, что взгляд ее был обжигающе холоден, как лед... сухой лед, что отмораживает пальцы, если дотронуться до него.
Она была историком. Она была одержима мечтой. Вероника не говорила мне, что за цель, что за мечта ведут ее в жизни. Я молил ее сказать мне, я клялся молчать и хранить ее тайну, но получал ответ: "Мечта не сбудется, если о ней рассказать"...
Но я видел, я мог догадываться. Она, как забывшая родину перелетная птица, металась из одной страны в другую. Из одной культуры в другую. Да, подобно птице, она ныряла в них, сложив крылья, и выныривала с кучей брызг и блестящей рыбкой в клюве - крупицей истины, к которой стремилась ее душа.
Ее мысли были одержимы мистикой, колдовством, но более всего - шаманизмом. Возможно, она пыталась понять, как устроен этот мир и как выйти за его пределы. Выйти за пределы... и увидеть реальность такой, какая она есть...
Мы метались по свету. Будто рыцарь и его верный оруженосец. Рыцарем была она... а я был достоин лишь идти рядом и преклонять перед ней колени...
И если Вероника всегда оставалась сторонним наблюдателем, не вмешиваясь и глядя на все своим пестрым холодным взглядом, полным власти и ума, то я не мог так: я нырял в каждую новую культуру с головой, я захлебывался, я впитывал ее в себя, и она становилась моей частью...
Я жил на Ямайке. Там меня научили слушать регги, кричать "Viva Rasta!" и при встрече говорить "Hi, braa!". Я оброс копной растаманских косичек, я говорил ай-энд-ай , забыв все другие местоимения; я курил Священную Траву... но, поднявшись выше за все внешние атрибуты, через дым в моем сознании я увидел Джа...