Меня поразило, что у входа в здание стоял стол и сидел человек, принимающий компромат на чиновников, которые предательски вели себя в те дни. Я, понятно, своевременно послал свой факс поддержки Б.Ельцину еще из Лондона, сразу после начала «путча»: сомнений у меня не было — старая система разрушалась.
…В Москве Белый дом еще был окружен баррикадами, а стены размалеваны лозунгами. Ходили какие-то странные на вид люди, которые искренне защищали демократию, хотя и не совсем, думаю, понимали существо событий. Было ощущение революции. У меня сохранились фотографии: мы входим в здание Белого дома, где идет историческое заседание Верховного Совета РСФСР. Реальная власть перешла в руки Б.Ельцина.
…Во время своих приездов в Москву я встречался с министром юстиции Н.Федоровым и однажды даже ночевал у него на даче. Там, в дачном поселке, я видел Б.Ельцина, который жил со всеми в Архангельском и играл в теннис. В то время министры могли пригласить его к себе на день рождения, и он приходил. На дворе все еще был период демократической эйфории, который уже никогда, к сожалению, не повторится.
Затем я попал на дачу, где группа Е.Гайдара готовила предложения по экономической реформе. Из знакомых мне там были А.Вавилов, В.Мащиц, К.Кагаловский (потом директор МВФ от России). В воздухе носились предположения о дальнейших событиях. Все нервничали; предрекали, что премьером станет «глазник» Св. Федоров. Надеялся и Ю.Скоков.
Судьба же И.Силаева была уже предрешена, хотя он узнал об этом, как водится, последним и никак не мог понять, почему многие перестали перед ним «прогибаться».
В следующий раз я попал в Белый дом после назначения Е.Гайдара. Мне дали на день маленькую комнату, где я с Петром Авеном и другими поработал над постановлением о внешнеэкономических связях. В результате нам удалось, как мне кажется, избежать некоторых явных глупостей. «Проталкивал» я и свое постановление по ценным бумагам, что, как ни странно, удалось.
Запомнилась такая картина: энергичный помощник вице-премьера А.Морозов в приемной Е.Гайдара говорит мне: «Ты не посидишь здесь, пока я схожу в машбюро?» Я ему посоветовал снять трубку «вертушки», и тогда они сами зайдут за бумагами. Так неуверенно начинали демократы в коридорах власти. Многих новых министров бюрократы просто не воспринимали всерьез. Конечно, это были проблемы начального периода. Потом все наладилось.
…Приезжая в Москву, я довольно часто заглядывал на Старую площадь (куда переехал Е.Гайдар) к сотрудникам секретариата и.о. премьер-министра А.Морозову и Н.Головнину, с которыми у меня установились добрые отношения. От них я получал практическую информацию о текущих событиях и передавал свои предложения.
Кстати, тогда же вышло постановление правительства за подписью Г.Бурбулиса, согласно которому я стал советником правительства по финансовым вопросам. Соответствующее удостоверение с подписью Е.Гайдара у меня и сегодня хранится дома как память о том периоде.
Тогда же я повлиял в какой-то мере и на судьбу С.Дубинина, который после развала Союза оказался без работы (он был советником в аппарате М.Горбачева). При встрече с В.Мащицом, ставшим руководителем нового Министерства по делам СНГ, я порекомендовал Дубинина ему в заместители по финансовым и кредитным вопросам сотрудничества. С.Дубинина взяли в министерство, где он хорошо себя проявил.
Участвовал я и в доработке постановления правительства о валютном контроле — прямо в кабинете министра по внешнеэкономическим связям П.Авена на Смоленской площади (вместе с его заместителем С.Глазьевым, который тогда помалкивал о своих истинных взглядах).
Удручало то, что на волне перемен к разработке важнейших документов уже тогда начали «присасываться» многочисленные неграмотные, порой даже нечистоплотные люди. Было видно, что не все озабочены проблемами реформ. Некоторые сотрудники С.Глазьева меня, мягко говоря, удивили своей некомпетентностью.
Одно время ходили слухи, что меня пригласят в правительство или в Центральный банк. Однако таких предложений ни от Б.Ельцина, ни от Е.Гайдара мне не поступало. Насколько я понимаю, Е.Гайдар по какой-то причине не хотел видеть меня в Москве.
Официальная причина была в том, что на Центральный банк меня не пропустит Верховный Совет РСФСР, Мою кандидатуру на Центробанк называл сам Б.Ельцин, но Е.Гайдар настоял на назначении В.Геращенко, и это было одной из самых больших его ошибок.
Кадровая политика того правительства, к сожалению, была провальной, реформаторы так не смогли радикально обновить его состав, изменить методы работы аппарата, не защитили должным образом своих людей. Они еще наивно благоговели перед «старыми специалистами», не имея достаточного практического опыта государственной работы.
Один из министров того правительства, хороший приятель исполняющего обязанности премьер-министра, как- то сказал мне вполне доверительно: «Гайдар тебя боится». Не думаю, что это было так, но настоящего сотрудничества тогда так и не получилось. Вообще «молодые реформаторы» ревниво относились друг к другу и не обращали внимания на действительные опасности, исходящие из другого лагеря.
Однако одно назначение Е.Гайдар все-таки сделал — он назначил меня первым российским директором в Мировом банке реконструкции и развития в Вашингтоне. Правда, сделано было это, скорее всего, не из-за любви ко мне, а потому, что многие в окружении Е.Гайдара не хотели, чтобы это место занял Л.Григорьев. Е.Гайдар даже подписал распоряжение о назначении Л.Григорьева, но аппарат его не выпустил.
И тогда была разыграна карта Б.Федорова, дабы Григорьев не мог предъявлять претензии, ссылаясь на некомпетентность кандидата, к которому его направили заместителем. Меня тогда срочно вызвали к Е.Гайдару, и я согласился — очень хотелось быть ближе к процессу реформ в России, к тому же это была ответственная и самостоятельная должность. Я никогда не пожалел, что, став государственным «назначенцем», лишился возможности спокойно дожить за границей до пенсии (могли в любой момент снять).
Атмосфера же в ЕБРР к тому времени накалилась. Ж.Аттали все больше раздражал акционеров банка (особенно американцев) своим поведением и экстравагантностью в расходах. Высшие руководители ЕБРР типа итальянца М.Сарчинелли не хотели ничего делать в России, а мой шеф Р.Фриман в то время надувал щеки и делал глупости. Так, он занялся бесперспективной военной конверсией и нанял ряд людей, от которых потом с трудом избавился. К 1994 году спесь с него жизнь сбила, и он стал работать гораздо эффективнее.
Однако я признаю, что он был сильным человеком и, вероятно, одним из самых профессиональных банкиров в Европейском банке. Помню его рассказ о встрече с В.Гусинским, тогда еще малоизвестным банкиром.
В.Гусинский, эмоциональный и экспансивный человек, пытался объяснить Р.Фриману свой бизнес и, в конце концов, обратился к метафоре: «Мы (Мост) как молодой щенок — много едим и быстро растем». Фриман, мгновенно среагировал, заметив: «Надеюсь, щенок не писает на ковер».
К Жаку Аттали у меня отношение двойственное. Он, конечно, не банкир и в какой-то мере даже способствовал дезорганизации банка, потворствуя не слишком чистоплотным людям в своем окружении. Фактически и меня он обманул, четко не разъяснив круг моих полномочий. Тем не менее в нем была какая-то одержимость, которая передавалась людям, и разрекламированные успехи преемника Ж.Аттали Жака де Ларозьера во многом закладывались еще при Аттали.
Значительная часть претензий к нему выглядит смехотворной — он достаточно богат, чтобы не волноваться о стоимости какого-то билета в Японию (его обвиняли в двойной компенсации за билеты). Не думаю, что кусок дорогого мрамора в холле банка (другое обвинение) может быть поставлен в вину Ж.Аттали как пример расточительства.
Самые энергичные молодые сотрудники покинули ЕБРР вскоре после ухода Ж.Аттали, и банк стал превращаться в типичное международное бюрократическое учреждение. Я же благодарен Ж.Аттали за то, что он дал мне шанс перейти на принципиально новую ступеньку в моем развитии. Не будь той телеграммы из Лондона, моя судьба сложилась бы иначе. Сам Жак, наверное, сошел с политической арены окончательно. Я слышал, что он какое-то время подвизался советником в Татарстане и чуть ли не в Чечне.