Виктория Котийяр
10 days
Первый день.
Пасмурно. Ветер рвет мои волосы, дождь хлещет по щекам, но я иду вперед и жмурюсь от хлестких капель. На мне старенькие джинсы, рубашка в клетку и тонкая куртка серого цвета. Я засовываю руки в карманы и ощупываю свои очки в тонкой оправе, бездумно провожу пальцами по стеклам, но надеть их так и не решаюсь. Ботинки давно промокли насквозь, и теперь я чувствую, как вода в носках перетекает от пяток к пальцам и обратно. Ветер ужасно холодный, но я не сбавляю шага, ведь идти осталось совсем недолго. Поворачиваю за угол и вижу размытые очертания нужного места: одинокий фонарь и поржавевшую ограду, не дающую прохожим сорваться в пропасть. Я ступаю на мост, быстро перебегаю дорогу, пока машины далеко, и подхожу к хлипкому парапету. Кладу мокрые руки на железо и перегибаюсь вниз, пытаясь оценить, достаточна ли высота. Под мостом проезжая часть, и я вижу очертания машин разных цветов, но марки их рассмотреть не могу. Тру дрожащими пальцами свежие ссадины на правой щеке и на лбу, они горят, но холодная дождевая вода немного унимает боль. Мимо проходит парочка: парень высокий, с широкими плечами, девушка пухленькая. Она смеется, хохочет во все горло, наверное, он рассказал ей шутку. Они идут дальше, не обращая внимания на тощего подростка в промокшей насквозь одежде. Я вновь возвращаюсь к пропасти подо мной. Убираю мокрые волосы назад, но некоторые пряди все равно выбиваются и падают на лоб, задевая ссадины, отчего кожу вновь прожигает.
Вот и всё.
Я наконец решился. Последние два года моей жизни скомкались в один черный и дурно пахнущий день. Я уже сбился со счета, сколько раз меня избивали одноклассники, а тем более, сколько мата в свою сторону слышал. Меня закрывали в классе на всю ночь, обсыпали мелом, заставляли жевать мокрую тряпку, которой вытирают доску, отрезали волосы, писали на лбу, кем меня считают.
И били, били, били.
Сегодня они забрали мой рюкзак, все тетради, ручки и два учебника, смыли в унитаз, а саму сумку растоптали в грязи. Я убежал из школы, не оглядываясь и не задумываясь, чтобы теперь стоять здесь, на мосту, купаться под дождем и вцепляться в железные перила с облупившейся белой краской.
Смотрю вниз, гипнотизируя проезжающие машины, и никак не могу закончить начатое. Всего-то осталось перелезть через ограду и шагнуть в бездну. Вцепляюсь в мокрый металл еще сильнее, отчего костяшки белеют, и сглатываю вязкую слюну.
Вдруг краем глаза замечаю красное пятно. Мое внимание невольно концентрируется, и вот я уже иду к лавке неподалеку, постепенно разглядывая небольшой пакетик с алой розой на белом фоне.
Решаю отложить свою кончину на некоторое время и неуверенно присаживаюсь рядом на мокрое дерево. Рассматриваю пакет, касаюсь пальцем, смахивая несколько капель. Хочу открыть и посмотреть, что там, но медлю.
Вдруг бомба?
Усмехаюсь, потому что и так решил покончить с собой, так чего ж бояться какой-то бомбы.
Уже увереннее беру пакетик и раскрываю. Щуря глаза, заглядываю внутрь и вижу небольшой голубой блокнот, упаковку то ли с печеньями, то ли с конфетами и помятый тетрадный листок в клетку. Закрываю обратно и воровато оглядываюсь, думая, что это чей-то розыгрыш, и сейчас меня будут снимать на камеру. Но вокруг никого, только вдалеке быстрым шагом, огибая лужи и прячась под зонтом, идет силуэт. Я не могу разглядеть, мужчина это или женщина, но силуэт резко сворачивает за угол и исчезает. Вновь опускаю взгляд на странный пакет и решаю забрать его, а дома рассмотреть содержимое. Суицид откладываю на неопределенное время.
Захожу в подъезд, и сразу в нос бросается запах мочи. Поднимаюсь на второй этаж, спотыкаясь на лестнице дважды. Моя дверь — та, которая с красным пятном. Несколько лет назад на Новый год какие-то дураки облили ее краской. А потом утром под лестницей, где вход в подвал, жильцы нашли тело местного алкаша. Решили, что упился до смерти, пока отмечал.
Попадаю ключом в скважину не с первого раза, пальцы дрожат, а в глазах все плывет. Захожу внутрь, кожу тут же обдает духота, вокруг витает запах алкоголя, словно я окунулся в ванну с водкой и вдохнул. Морщусь. Примесь пота в воздухе вызывает приступ тошноты. Сдерживаюсь с трудом и стараюсь как можно незаметнее проскользнуть в свою комнату. Протискиваюсь между шкафом, заваленным криво стоящими книгами и стеной с ободранными обоями, перешагиваю через кучу грязного белья, что уже вторую неделю валяется на старой половице посреди коридора и пригибаюсь, чуть ни стукнувшись лбом о низко висящую люстру с вековым налетом пыли.
— Андрей, ты? — кричит подсевшим грубым голосом мать.