Выбрать главу

Дедушка рассказывал папе, что никогда не сможет забыть карусельное кружение свирепых голубовато-белых ледников, их зловещие стоны и торчащие кверху клинки гор, которые, казалось, вот-вот про­дырявят небо. Даже по ночам, во сне, он видел отвесные вершины и непрерывно слышал глухой альпийский гул…

Всякий вам подтвердит, что итальянцы – прирож­денные строители. Это у них в крови. Вот и дедушка Бролино устроился в конце концов каменщиком. Его немедленно запихнули в грузовичок и отправили на плато д'Асси [4] воздвигать туберкулезные санатории. Звучит красиво, но на самом-то деле обитали в этих заведениях чахоточники, а не прелестные барышни с большими сиськами: Мэрилин Монро, к примеру, ча­хоточной не была. Тамошняя публика целыми днями кашляла и сплевывала в специально отведенные мес­та. Если бы я позволил себе нечто подобное, мне бы досталось от родителей.

В санаториях иногда случаются романы… Однажды и дедушка впервые увидел бабушку, сидящей в шез­лонге с плевательницей на тумбочке и склянкой рыбьего жира. Бабушка была начинающей чахоточ­ницей, и она заслуживает отдельной главы.

Дедушка штукатурил стены, а бабушка, положив ноги на грелку, беззаботно читала журнал и поплевы­вала. Итальянский строитель всегда мурлычет себе под нос, это всем известно, по-другому он не только работать – он жить не может. И пока дедушка тру­дился под ее балконом, бабушка наслаждалась экзо­тической песней, взмывавшей к облакам. А потом он добрался до ее этажа, и я не знаю, как рассказывать дальше, это трудно описать или объяснить, потому что это уже была любовь.

Бабушка была подобна немой пташке, которая обрела свою песенку. Я все представляю себе именно так, хотя, конечно, это не более чем мои домыслы…

Потом они уже не расставались до самой смерти, которая не заставила себя ждать.

Дедушка обитал среди строительных лесов, а бабуш­ка в свободное от туберкулеза время работала вязаль­щицей в Южине [5], городе нержавеющей стали. Они связали себя тесными узами брака. Бабушка забере­менела папой, и наши голубки свили себе гнездышко за железной дорогой, на опушке леса, в котором мы, молодое поколение южинцев, строим шалаши, привя­зываем петарды к волосатым лапкам майских жуков и соревнуемся, у кого пиписька больше и струя длин­нее. Одним словом, это очень оживленное место.

Казалось, у молодоженов все впереди, но вот неуда­ча: кровожадные черные рубашки вместе с коричне­выми вновь добрались до дедушки, и он ушел в Со­противление, чтобы тремя годами позже, зимой со­рок четвертого, угодить в фашистскую западню и по­дорваться на гранате.

Папа был в ту пору совсем мальчишкой, но запом­нил все: своего отца в окровавленном свитере, рыда­ющую над ним маму и сельского священника, отдаю­щего последние указания перед отправкой в мир иной.

Дедушка никогда не увлекался религией. Слабым движением руки он подозвал маленького сына и ве­лел поклясться, что здоровый бег, который однажды спас его от фашизма и мог бы еще не раз сослужить добрую службу, отныне и навеки будет в почете у нас в семье.

Это был незабываемый момент, и зареванный папа, шмыгая носом, взволнованно поклялся: сказал «да» бегу и «нет» фашизму. Дедушка услышал его слова и упокоился с миром.

И с тех пор у нас в семье Фалькоцци не жалуют воскресную мессу: вместо молитвы мы отправляемся на пробежку…

Дедушкин свитер, обработанный для лучшей сохранности «Персилом», и по сей день висит на стене в туалете между барометром в виде тру­бочиста и календарем «ПТТ» [6], чтобы мы с течением времени не забывали эту историю. Срок годности у семейной реликвии давно истек, вы не представляе­те, как ужасно выглядят остатки свитера, – будто плащ тореадора, пронзенный быком под возгласы «Оле!».

Свитер дедушки Бролино не зря зовется реликви­ей, совсем как пижама Иисуса Христа. Это наша се­мейная святыня. Папа вообще-то человек покладис­тый, но от воскресных пробежек отвертеться невоз­можно. Он дал слово, и вся семья теперь пыхтит, кро­ме мамочки, которая тем временем отправляется на велосипеде за своим журналом. Мама у нас блондин­ка, с голубыми глазами…

Нана, моя старшая сестра (вообще-то ее имя Фран­суаза, но нам больше нравится называть ее Нана), то­же иногда остается дома, по техническим причинам (у женщин раз в месяц бывает что-то вроде расстрой­ства желудка, только особого, женщинского), и встречает уставших атлетов воздушными пирожны­ми. Девушки – существа хрупкие.

вернуться

4

Горный массив в Верхней Савойе.

вернуться

5

Городок в Савойе. Население – 7 тысяч человек.

вернуться

6

Почта, телефон, телеграф.