Единственное, что оказалось к месту из моего афганского опыта, так это мои бытовые навыки. Я знала, когда нужно вставать и садиться при появлении людей, когда говорить и молчать, а когда, пятясь, бесшумно исчезать из комнаты. И, конечно, следила за мимикой, так как прекрасно знала, что все восточные народы, в том числе и иранцы, очень внимательно следят за выражением лица собеседника, составляя свое мнение по выражению глаз и уровню доброжелательности, энергетически излучаемых собеседником, сразу отражая на своем лице, как в зеркале проецируемую на них эмоцию. Соответственно, когда иностранец, даже говоря любезные вещи, имеет при этом напряженное или равнодушное лицо, то аналогичное напряжение можно наблюдать на лице контактирующего с ним восточного человека, но когда лицо чужестранца расплывается в лучезарной улыбке или, в зависимости от ситуации, в лукавой усмешке, то будь то иранец или афганец, он не удержится от ответной улыбки, поставив в своем уме жирную галочку в вашу пользу. И хотя восточным женщинам не подобает и неприлично сверкать улыбками в адрес чужих мужчин, зато в Иране был разрешен полный спектр так называемых «игр и стреляний глазками», чем иранки пользовались с завидным мастерством, сохраняя при этом невозмутимую маску достойной матроны на изрядно припудренном лице.
Постепенно я нашла свой метод, а именно при входе в незнакомое иранское сообщество, я оставляла себе некий «запас свободы», а именно, с самого начала я не позиционировала себя, как человека полностью адаптированного под восточную культуру, с кардинально переделанной системой ценностей, но ставила себя как представительницу иной культуры, чтобы планка требований и ожиданий по этикету и прочим нормам с меня были занижены наполовину с самого сначала, как говорят «на входе». Это золотое правило я соблюдала и впоследствии и каждый раз убеждалась, что стратегия правильная. Во-первых, иранцам не интересно общаться с еще одной, пусть и «переделанной» под них «иранкой», так как для этого у них имеется предостаточно и своих соотечественниц, а во-вторых, все ляпы и ошибки удачно списывались на то, что «это русская и что с нее взять», что тоже весьма меня устраивало.
Помимо всего вышесказанного, настоящей неожиданностью для меня стало то, что мешхедские жители, будучи большей частью людьми религиозными и образованными, частенько расспрашивали меня об истории России и об ее религии православии. Они справедливо полагали, что каждый цивилизованный человек должен быть в состоянии внятно и объективно рассказать об основных постулатах религии своей страны. Что касается истории, им были особенно интересны личности Сталина, Ленина, Петра Первого и Ивана Грозного, и в этом отношении проблем не возникало, но что касалось вещей межконфессиональных, то я, после краткого замешательства приняла решение по мере возможности восстановить имевшиеся обрывки знаний. Воистину иранцы не давали моим мозгам заржаветь! Приходилось вертеться «как уж на сковородке», чтобы хоть как-то выглядеть. К тому же русских в Мешхеде было очень мало, если они вообще были, а интернет в 2002 году был слабо распространен.
В моей комнате стоял телевизор, программы которого я смотрела все свободное время. За три года в Мешхеде я просмотрела всего два иранских сериала «После дождя» про деревенского богача «арбаба», которому его бесплодная жена сама нашла вторую жену, чтобы иметь от нее потомство, и «Красную черту» о смертельно больном парне, который отправился в свое последнее автомобильное путешествие к морю со своими друзьями. Оба сериала были очень познавательными.
Кроме развлекательных были еще и спортивные каналы, целыми днями крутившие футбольные матчи. Все иранцы были разделены на «синих» болельщиков команды «Эстегляль» и «красных» болельщиков «Персеполиса», что напоминало мне наших болельщиков синего «Зенита» и красного «Спартака». Как меня безапелляционно уведомили мальчишки из нашей афганской семьи, что в случае, если я хочу быть в состоянии поддержать светскую беседу с иранцами, мне крайне необходимо примкнуть к болельщикам одной из команд. В результате чего я долго разрывалась в муках выбора между двумя молниеносными иранскими нападающими: «красным» Али Доеи и «синим» Али Мусави, чем вызывала их бурное неодобрение. «Ну сколько можно выбирать!» – восклицали они, неодобрительно покачивая головами. Это продолжалось до тех пор, пока в одном матче Али Мусави не запустил в ворота «красных» невероятно блистательный крученый гол из такой хитроумной позиции, что вопли долго разносились не только из нашего, но и соседского дома. И тогда я стала «синей».