Советник был в чуть затемненных очках в золотой оправе, в красивой белой рубашке, рукава которой он немного подвернул от жары, темно-синих брюках с дорогим кожаным портфелем. Его движения были энергичные, он несколько раз вставал и куда-то уходил, потом возвращался обратно. Разговаривал он аккуратно, взвешивая каждое слово, чувствовался большой опыт общения с афганцами.
– Да, мы в курсе бедственного положения нашего друга доктора Наджибуллы, – говорил советник, – Советского Союза, «шурави», больше нет, нас всех предали.
– Англичане скоро выпустят из Пакистана талибов, – отвечал Саид.
– Какова будет позиция вашей семьи в решающий час? – спрашивал советник, сверля его внимательным взглядом – дайте Наджибулле возможность покинуть страну перед приходом талибов. Его семья в Индии, дайте ему возможность уехать к семье.
– Вы не можете перекладывать решение проблем, созданных уходом «шурави» и прекращением материальной поддержки на нас, – огрызался Саид, – мы вынуждены выживать, у нас всего 13 тысяч бойцов, мы объединяемся с северными командирами для создания северного фронта противостояния талибам, это все, что мы способны сделать.
– Мы не снимаем с себя ответственности за действия нашего правительства, – отвечал советник, – но и вы не должны забывать, что лично для вашей семьи доктор Наджибулла очень многое сделал.
– Да, вы правы, мы помним добро, что сделал нам этот благородный человек, и я понимаю, на что вы намекаете, напоминая нам об этом. Да, наша семья поступила подобно вам, мы тоже его предали, как предали его «шурави». Но что сделано, то сделано, видно такова его судьба. Сейчас вы должны отдавать себе отчет, что далеко не факт, что наши объединенные силы смогут долго сопротивляться талибам, и тогда они подойдут к границам Таджикистана и Узбекистана, что чревато для России большими проблемами.
– Мы осознаем колоссальную угрозу и возможные последствия приближения талибов, поэтому обещаем со своей стороны помощь формируемому Северному Альянсу в борьбе против новой террористической группировки.
Под воздействием напитков все расслабились. Я же продолжала смотреть на советника в изумлении, так как впервые в жизни слышала подобные вещи. Через некоторое время я решилась и осторожно спросила:
– Простите, а вы кто?
– Я востоковед, – ответил он, – моя работа страны Востока, в том числе Афганистан.
– А разве есть такая работа? – удивленно спросила я.
–Да, есть, – улыбнулся он.
После ресторана мне было нужно заехать к родителям на Марьину Рощу, Поляков был с нами в машине и неожиданно сказал, что он тоже хочет зайти со мной домой. Я удивилась и согласно кивнула головой. Саид после обильного застолья заснул прямо в машине. Молча войдя в лифт, мы поднимались на нужный этаж. Я пыталась понять, зачем он это делает. Резко распахнув входную дверь, он быстрыми шагами прошел прямо на кухню. «Где родители?!» – громко спросил он. Пришла мама, советник сел на табурет напротив нее. Я удивилась тому, как он вдруг изменился. Только несколько минут назад он еле выполз из ресторана и со смешками и прибаутками упал в машину. Сейчас же на кухне сидел трезвый и пугающе серьезный человек. «Что вы делаете?! – произнес он, окинув нас мрачным тяжелым взглядом, – Вы вообще осознаете, во что ввязывается ваша дочь? Забирайте ее немедленно! Пусть лучше она за негра выйдет, раз ей наши ребята настолько не по вкусу. Поверьте, это будет гораздо лучше для нее». Сказав это, он так же стремительно встал и вышел.
Многие годы спустя, когда я познакомлюсь с однокашником, другом и единомышленником Генриха Анатольевича Полякова профессором Новосибирского государственного университета Пластуном Владимиром Никитовичем, написавшем о своем соратнике в книге «Изнанка афганской войны», я буду вспоминать эти встречи в ресторане «Дели» и анализировать то, что видела и впоследствии слышала об этом незаурядном человеке от российских дипломатов в Ташкенте и Кабуле. «Он мог прекрасно «пересидеть» все тяжелые переходные времена на «теплом местечке» в одном из посольств России в высоком ранге советника, который имел, – размышляла я, – он уже в девяностые годы имел полный доступ в Государственную Думу и другие государственные учреждения страны, а уж научная карьера ему была бы обеспечена при любом раскладе. Что же настолько подкосило и подорвало жизненные силы такого волевого человека?» Как оказалось, далеко не все советские советники были такими как он, искренне верящими в свое дело и любящими свою страну. Безусловно, потрясающие интеллектуальные способности Генриха Анатольевича давали ему полное осознание реалий происходящего, он не обманывал себя ни в чем. Но становится ли легче от мысли, что ты знал, как правильно посадить терпящий крушение самолет, но тебя никто не слушал, и самолет разбился вдребезги и ты ходишь между частями человеческих тел, видишь разбросанные детские игрушки? Становится ли легче от того, что ты-то не виноват, ты-то не просто говорил, ты кричал, стучался в закрытые двери, выслушивал замечания тупиц, терпел их насмешки и пошлые хихиканья в свой адрес? Не каждый сможет это пережить, не смог и он.