Ну как, неплохой список ошибок и недостатков? А теперь сравните его с тем, что Манштейн ставит в вину Гитлеру. Многовато совпадений, не правда ли? Так что, как видим, германские военные сами были отнюдь не безгрешны и с большим энтузиазмом выискивали соринку в чужом глазу. Единственное, что выгодно отличало их от Гитлера, — поражение в мировой войне они все-таки признали до того, как противник вступил на немецкую землю. Поэтому удалось обойтись без унизительной оккупации. Правда, не совсем ясно, насколько велика в этом заслуга немецких военных и насколько признанию поражения свершившимся фактом способствовала грянувшая в стране незадолго до заключения перемирия революция. Та самая, на которую уже через считаные недели генералы начнут сваливать ответственность за поражение, тщательно и с любовью создавая легенду об «ударе кинжалом в спину». Дескать, мы стояли уже на пороге победы, когда эти красные предатели устроили в тылу мятеж, ударив в спину непобежденной армии. В конце Второй мировой никакой революции не было, и ответственность пришлось свалить на любимого фюрера.
Теперь — второе из обещанных замечаний. В сегодняшнем — да и не только сегодняшнем — мире верховным главнокомандующим в случае войны становится глава государства. Лицо, как правило, сугубо гражданское и в специфически военных вещах по определению разбирающееся слабо. Почему же именно ему поручается столь ответственный пост? Разгадка — в знаменитой фразе Клаузевица: «Война — это продолжение политики другими средствами». Военные, разумеется, лучше других знают, как применить оружие, и в этом вопросе их компетентность никто не оспаривает. Но при этом надо помнить, что боевые действия и победа над врагом — это не самоцель, а средство, один из многих инструментов в арсенале политика. И только политический руководитель может решать, как и какой инструмент в данный момент использовать. Когда и как начать войну, на каких условиях ее закончить, стараться наголову разгромить противника или просто демонстрировать свою силу, не ввязываясь в кровопролитные сражения, — все это должны решать политики, а не генералы. Даже ход отдельных операций может определяться в большей степени политическими соображениями, чем военными. Захват какого-нибудь города может иметь важное символическое значение, а район, из которого лучше бы отступить по военным соображениям, может быть исключительно важен в экономическом плане… Генералы в этих ситуациях, конечно, могут ворчать, что им мешают заниматься своим делом, но вынуждены признавать главенство политиков.
У германских генералов с таким признанием всегда было туговато. Клаузевица они почитали, слова его многократно цитировали, но делали вид, что не понимают, о чем речь. Особенно после побед в войнах за объединение 1864–1871 годов, когда «полубоги» — так стали неофициально называть ведущих офицеров Большого генерального штаба — окончательно поверили в собственную гениальность. К слову сказать, в это же верят и многие современные исследователи — например американский военный историк Тревор Дюпуи, который в книге «Гений войны» развивает мысль о том, что именно германский Большой генеральный штаб стал «секретным оружием» немцев, позволившим им в течение многих поколений поддерживать высокую эффективность своей армии.
Если коротко: Гитлер, как политический руководитель, по определению обладал более широким кругозором и сферой ответственности, чем его генералы. Ограничиваться чисто военными соображениями при принятии решений он не мог в принципе. Поэтому его решения, кажущиеся абсурдными с военной точки зрения, могут иметь смысл, если посмотреть на них с другой стороны.