За каждое деяние мы получим сполна
Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего; и от греха моего очисти меня. Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною. Псалом 50.
Андрей спит. Пока я собираюсь на работу, ласково бужу его по утрам. Но он отталкивает мою руку, зарывается в одеяло и нежится в теплой постельке. Он ребенок, которого лишили детства. Я лишил. Его волосы рыжим пламенем рассыпаны по подушке. Тонкие, костлявые руки обвивают одеяло, комкают его. Губы шевелятся, он что-то бормочет во сне. Он совершенно не соответствует своему возрасту. На вид ему не дашь больше двадцати пяти. И то это от силы. Я не мог поверить, что ему уже тридцать. Глубины его характера были неизвестны мне. Как бы я его ни уважал, но страх к нему испытывал. Мне пришлось убрать все ножи с кухни, желательно куда подальше. Но он все равно находил их. Правда, он не запускал их в меня, а использовал по назначению. Например, резал морковь для супа. Каждый вечер меня ждали вкусности. Давно я для себя ничего не готовил, а тут... Туманов говорил со мной каждый вечер. Порой приходил ко мне по ночам, садился на край постели и смотрел. Смотрел. Смотрел. Я делал вид, что сплю. Отворачивался на бок, зажмуривал глаза посильнее. Мне казалось, что он уходил к себе. Но когда я открывал глаза, оказывалось, что он лежал прямо напротив меня и буравил взглядом. От него исходил мертвенный холод. Во что бы я его ни кутал, сколько бы у камина мы ни сидели, он все равно был холоден, как лед. Некоторые ночи мы проводили вместе. Он звал смотреть на звезды, говоря, что в камере не было такой возможности, а за свою жизнь на ночное небо так и не удалось полюбоваться. - Вся жизнь впереди, - отшучивался я, запуская пальцы в его волосы. - У кого как, - отзывался он, холодными пальцами касаясь моего запястья. На моих глазах Андрей практически не ел. Он только смотрел на то, как ем я. Но я полностью доверял ему, зная, что он и не предполагает, что человек, испортивший его жизнь - это я. Сегодня суббота. По воскресеньям я хожу в церковь. Завтра обязательно возьму с собой Андрея. Хотя толком и не знаю, согласится ли он на эту поездку... После того злосчастного вечера я бросил пить, взялся за учебу и стал посещать церковь каждое воскресенье. Не могу сказать, что родители у меня верующие. По крайней мере, отец точно атеист. Но это не останавливало меня. Внутренний голос приказал раскаяться. - Батюшка, - говорил я, сидя напротив святого отца, - грешен я. - Покайся, сын мой, - сказал он. На тот момент он стал единственным, кому я смог открыть свою тайну. Он не прогнал меня, не осудил. Выслушав меня, он прочел молитву, якобы отпуская мне грехи. Затем, немного посидев, добавил: - Бог простит. Смотри, чтобы он тебя простил. Но встретиться с Андреем у меня больше не было возможности. И он меня не простил. Да и сейчас не простит. Выходные у меня забиты до отказа. В воскресенье поход в церковь, а сегодня - в клуб. Нет, я не о том клубе, где танцуют продажные девушки, отчаявшиеся женщины и старые ловеласы. Того места, куда хожу я, обычные люди, как правило, сторонятся. Здесь, в небольшом подвальном помещении собираются несчастные, отчаявшиеся в жизни персоны. Мы сидим на маленьких стульях. В центре нас стоит психолог. Понятное дело, что я умнее его и квалифицированнее в сто раз. Но его разговоры, его поддержка и его советы превосходят меня. В этом клубе около десяти человек. В основном это мужчины, которые спились и потеряли все свое достояние, либо женщины, отчаявшиеся выйти замуж. - Добрый день, - после этих слов мы садимся. Каждый занимает свое привычное место. Я сижу у окна. Но не пялюсь в него каждые три секунды. Точнее, я прошу открыть его, дать мне подышать свежим воздухом сразу после того, как в наш клуб вступает новый «утопающий». Алексей (так зовут нашего психолога) предлагает сегодня послушать мою историю. За эти два визита все высказались, кроме меня. - Нет, я не хочу об этом говорить, - бурчу я, вспоминая, как на прошлой неделе Анна рассказывала о смерти мужа в Афганистане. - Вам плохо? - Алексей садится рядом со мной. Здесь можно касаться друг друга. Если к тебе подсядет парень, возьмет тебя за руку и заплачет, то не стоит думать, что он гей. Просто ему плохо. Он нуждается в человеческом тепле. В жизни нельзя просто так подойти к незнакомцу, взять его за руку, сказать, что тебя тревожит. Ведь тебя посчитают ненормальным! - Да, мне нехорошо, - замечаю я. Он берет меня за руку, переплетает наши пальцы, заглядывает мне в глаза и строго смотрит, пытаясь этим взглядом покопаться внутри меня. Мне знаком этот прием. Я просто блокирую все его действия, закрывая глаза: - Солнце светит, - вру я, не желая смотреть на него. - Что Вас тревожит? - вежливо спрашивает он. Но я, убирая свою руку, всячески пытаюсь закрыться, заранее зная, что Алексей попытается меня разговорить. В этом я делаю ошибку. - У меня свои проблемы, - если тут просто посидеть, помолчать, то есть возможность, что тебя не спросят, и ты не будешь отвечать о наболевшем. Все просто подумают, что тебе настолько плохо, что жить противно... - Вам станет легче. Возможно, если Вы выговоритесь нам, то мы сможем оказать помощь. Хотя бы моральную, - его горячая ладонь согревает, ложится на мое плечо. Я знаю все эти приемы. Он еще новичок, но то, что он делает - идет от самого сердца. Никогда не приходилось встречать такого искреннего человека. - Вы портили кому-то жизнь? - возглашаю я. Громко, что удивительно даже для меня. - Что Вы имеете в виду? - на меня уставляются все присутствующие здесь люди. Я стараюсь не смотреть на Алексея. Его голубые глаза напомнили мне Туманова. Образ Андрея промелькнул передо мной, я невольно полез в карман. Но остановился, вспоминая, что оставил мобильник дома. Андрей, наверное, спит. Но я чувствую. Чувствую, что он стоит за моей спиной. Это чувство не покидает меня вот уже пять лет. Куда бы я ни шел, где бы ни сидел, чем бы ни занимался - везде за моей спиной кто-то стоит. И дышит. Звук такой знакомый... Вух. Вух. Вух! Похоже на сердцебиение Туманова. И сейчас, находясь с Андреем, я чувствую это присутствие не за спиной, а уже перед собой. Андрей преследовал меня все эти годы. - Знаете, мы один раз с друзьями, - начинаю я, но тут же прерываюсь. Я чувствую, что кто-то кладет мне на плечи ледяные руки. Я оборачиваюсь. Никого. - Продолжайте, мы все свои, - просит Алексей. Но этот груз на моих плечах меня не покидает. Чувствую, как пальцы сжимаются, и что-то дышит мне в ухо. Если я обернусь, то ничего не увижу. Но я чувствую всем своим телом, как что-то холодное прошлось по моей шее. Сглатываю: - Я не могу. Простите. - Покайся. Душа обретет прощение, - слышу легкий, немного отдаленный шепот. Мне кажется, что я сейчас нахожусь в ледяной камере, закрытый от всего мира. Стены тут прозрачные, а значит, я имею способность видеть все происходящее. Так или иначе, в этой камере я не один. Голос говорящего разносится по этой камере, ударяется о стены, отталкивается и острыми копьями врезается в мое тело, пронзая каждую клеточку. Я корчусь. Алексей быстро хватает со стола стакан воды и дает мне. - Ты будешь проклят. Ты обречен на одиночество, - снова звучит этот голос. Я весь натягиваюсь, как струна. Голос говорящего ударяется вновь о стены, отражается тонкими копьями и рубит меня, натянутую струну, пополам. Я отталкиваю стакан. Тот падает вниз. Медленно и громко разбивается. - Ты так же разбил мою жизнь, - в голове этот голос. Он уже проник в меня. Лед начинает двигаться