Опубликовать следующее: «В ночь с 9-го на 10-ое декабря достигнуто полное соглашение о составе правительства между большевиками и левыми с.р. В состав правительства входят семь ср.»{38}.
Столь пространный документ я привел затем, чтобы «поддержать» в мысли ушедший, правда, эфемерный шанс: а вдруг у большевиков с левыми эсерами стало бы что-то «получаться» не уродливое? Особенно если в правительство были бы введены меньшевики? Шанс подобного, повторяю, почти невероятен. Но если бы даже относительно разнородные политические силы оказались, как теперь говорят, в «одной команде», не могло бы это привести весь курс к большей социал-демократизации? Этого не произошло и, видимо, не могло произойти. Большевики, по своей природе, ни с кем не хотели делить свою власть. Монополия на диктатуру была у них в крови.
Идеи политического цинизма, крайнего радикализма, тотального контроля, монополии на власть и мысль непрерывно генерировались в воспаленном мозгу вождя большевиков. Почему этот мозг оказался так устроен? Почему дворянин Ульянов, живший с матерью и остальными ее детьми на хорошую царскую пенсию, оказался столь непримиримым революционером? Нет ли здесь какой-то аномалии у человека, который не мог ни о чем думать и говорить, кроме как о революции?
Конечно, неповторимые обстоятельства и особая, уникальная комбинация формирующих и воспитующих факторов сделали Ленина таким, каким он вошел в человеческую историю. Высокоорганизованная, нравственно здоровая семья, где чувствовалось одновременное влияние нескольких культур: русской, немецкой, еврейской, калмыцкой и даже частично шведской. В судьбе Ленина тесно синтезировались: российский радикализм, европейская цивилизация, еврейский интеллект, азиатский размах и жестокость. Как плод, частный продукт гигантского евразийского государства, Ленин смог слить в себе многие неповторимые черты своего происхождения. И это весьма символично. Большевики, фактически унаследовав идею абсолютизма у русской традиции, пытались скрыть происхождение Ульянова-Ленина. Делали это напрасно, ибо в нем, генетическом древе вождя российских якобинцев, голос судьбы великого народа, раскинувшегося на двух континентах.
Огромную роль в жизненном выборе Владимира Ульянова сыграла трагическая смерть его старшего брата Александра, казненного за попытку покушения на царя. Студент университета А. Ульянов был бы, вероятно, прощен императором Александром III, но схваченный террорист счел бесчестным просить прощения. Казнь брата что-то перевернула в душе Владимира, сделала его полуотверженным у общества, ибо он вскоре попал под бдительное око царской охранки. Его потрясла не только смерть брата, но и его мужество. Ульянов-младший извлек урок из гибели революционера. Нет, не в том, что он якобы сказал: «мы не пойдем таким путем». Свидетельства, приводимые в доказательство этого заявления, малоубедительны и, более того, сомнительны. У него еще совсем не было понимания «своего пути», но его все больше влекли радикализм и бескомпромиссность. Ульянов в последующем действительно пойдет «другим путем». Его никто и никогда не увидит «метальщиком» пироксилиновых бомб, организатором непосредственной баррикадной борьбы, руководителем фронтовых операций. Оттачивая, шлифуя идеи своей жестокой философии, Ленин станет глубоко «кабинетным революционером».
Ленин был пленником Цели. Для него она оправдывала исключительно все.
Я подхожу сейчас, возможно, к самому главному в понимании становления личности Ленина, его духовным истокам. Воспитанная семьей жажда к знаниям, помноженная на растущий радикализм воззрений, подвигнула молодого Ульянова к поглощению огромного количества литературы. Но литературы особого свойства. У совсем юного Ульянова на письменном столе появляются не только естественные в этом возрасте книги Н.А. Некрасова, И.С. Тургенева, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Г.И. Успенского… Здесь не редкость и книги Ч. Дарвина, Г. Бокля, Д. Рикардо, Н.А. Добролюбова и почти постоянно Н.Г. Чернышевского. «Капитал» Маркса Ленин начал читать уже в родном имении Кокушкино Казанской губернии. Миросозерцание у Владимира Ульянова очень рано стало «уплотняться» социальными и политическими идеями.
И вот особенность! Возможно, решающая. Все интеллигентное российское общество конца XIX – начала XX века чувствовало свой особый духовный подъем, взлет к благодатным нравственным вершинам. Это выражалось и в расцвете российской прозы, и в «серебряном веке» русской поэзии, глубоких и оригинальных исканиях отечественных мыслителей, историков, публицистов. Люди не только зачитывались А. Фетом, Надсоном, Бальмонтом, Северяниным, Гиппиус, но и жадно поглощали, спорили по поводу последних книг и статей отца и сына С. и В. Соловьевых, Е. Трубецкого, Н. Бердяева, С. Булгакова, В.В. Розанова, Н. Лосского, С. Франка, Л. Карсавина, Н.Ф. Федорова, других замечательных мыслителей. Многие, естественно, были в духовном «плену» у Л. Толстого и Ф. Достоевского. Созвездие великих имен столь впечатляюще, что и спустя век поражаешься щедрости Провидения и Природы, взрастивших и подаривших России это бесценное интеллектуальное богатство. Возможно, только благодаря ему советская Россия на протяжении семи десятилетий, безжалостно растаптывая это уникальное достояние, так и не превратилась в холодный археологический осколок в раскопках славянской культуры. Конец XIX – начало XX века были одной из самых высоких (если не самой высокой!) интеллектуальных вершин российской истории.