— До трех? И что они так долго делали?
— Наверное, болтали.
— Как удобно. В газетах написано, что Томас умер между двумя и тремя, и у нас уже три алиби на это время.
— Шеф, ты что, подозреваешь дочь? Ты же видел ее вчера, на опознании отца… К тому же… — Агилар заколебался, но, опасаясь реакции шефа, не докончил фразы.
— К тому же что?
— Да ничего, глупости.
— В расследовании преступления любая мелочь может оказаться полезной. Выкладывай свои глупости.
— Я просто хотел сказать, что, на мой взгляд, красота и добро нераздельны.
— На что ты намекаешь? Хочешь сказать, что добрый человек не способен на убийство? Подобную нелепость я даже опровергать не стану.
— Я знал, что ты сочтешь мои слова нелепостью. Ты сам настаивал…
— В следующий раз, даже если я буду умолять тебя на коленях, молчи. Что еще?
— Помнишь, вчера в лаборатории дочь Томаса сказала, что была на концерте с другом своего отца, неким Делормом.
— Да, ты с ним беседовал?
— Я назначил ему встречу в гостинице сегодня днем. Он тоже живет в «Паласе». Его зовут Оливье Делорм. Но он не просто друг Томаса, как сказала нам Софи Лучани. Он его дружок.
— Ну и ну! Выходит, Томас гомосексуалист? Как ты об этом узнал?
— Это сказали Бонапарты. Они терпеть не могут Делорма, это видно невооруженным глазом. Кажется, это называется гомофобией. Они сказали мне, что после развода с первой женой, матерью Софи, Томас поменял ориентацию.
— А почему дочь не сказала, что Делорм — любовник ее отца?
— Может, она стесняется того, что ее отец — гей. А может, и не знает об их отношениях.
— А может, она его покрывает, Агилар. Красота и добро не только не идут рука об руку, но часто зло прикрывается красотой, чтобы заманить жертву в ловушку. Вспомни о сиренах из «Одиссеи», которые своим волшебным пением завлекали моряков, и те разбивались о рифы.
Агилар вынул из кармана фотографию для паспорта и положил перед Матеосом.
— Кто это? Мистер Проппер?
— Это Делорм, шеф. Вид у него мрачноватый, верно?
— На фотографиях для паспорта у всех мрачноватый вид.
— Бонапарты мне сказали, что в нем два метра роста. Не человек, а шкаф. Я говорю об этом потому, что он единственный из подозреваемых, у кого хватило бы сил, чтобы схватить Томаса — его рост метр восемьдесят, — засунуть в гильотину и отрубить голову.
— Ты наносишь удары наугад, Агилар. Женщина не может совершить убийство, потому что красива, мужчина попадает под подозрение, потому что он крепкого сложения. Это что, детективная игра «клуэдо»? «Его убил сеньор Мандарин в библиотеке топором». И знаешь, почему мы не продвигаемся вперед? Потому что у нас нет мотива преступления. Мы не знаем, почему убили музыканта. Только если мы это узнаем, мы, может быть, поймем, кто это сделал.
— Ты хочешь, чтобы я отменил допрос Делорма?
— Нет, но не придавай слишком большого значения алиби. Алиби можно сфабриковать. Или нанять киллера. Главное — мотив преступления. Сосредоточься на мотиве. Попытайся выяснить, была ли у лысого причина убить своего любовника.
— Может, пойдешь со мной? Четыре глаза видят лучше двух.
— Не могу, мне надо идти к судье. Что говорят криптологи о татуировке?
— Мне сказали, что судья пришла в лабораторию с Понтонесом, судебным медиком, и еще каким-то парнем, музыковедом, и что тот сказал, что ноты на голове у Томаса — это фрагмент концерта Бетховена «Император».
— Потрясающе. И когда нам собираются об этом сообщить?
— Не знаю, шеф. Но теперь у нас кое-что есть.
— У нас есть только результаты параллельного расследования. Судья решила провести расследование самостоятельно, потому что думает, что в убойном отделе сидят болваны.
— В прошлом году мы дали маху с тем колумбийцем, и она нам этого не простила. Злопамятная дамочка.
— Я хочу поговорить с музыковедом. Как его зовут?
— Даниэль Паниагуа.
— Скажи ему, чтобы пришел в управление. Нет, погоди, не стоит его пугать. Скажи мне, где его найти, и я сам к нему пойду.
— Я хотел бы обсудить кое-что еще. В досье, которое ты мне вчера показал, было сказано, что Мараньон — член масонской ложи.
— Ну и что?
— А то. Я нашел в интернете копию масонской клятвы. Так вот, одно из наказаний за предательство у масонов — отсечение головы.
Глава 23
Умственное напряжение всегда вызывало у Даниэля зверский аппетит, и после звонка секретарши Мараньона он на глазах у изумленных Умберто и Кристины жадно проглотил свой завтрак, к которому пять минут назад даже не притронулся. Отметив, что он все больше втягивается в дело Томаса, друзья настоятельно посоветовали ему не пренебрегать личной жизнью.