— Полностью согласен. И по правде говоря, относительно авторства пьесы я пришел к тому же выводу.
— Но ты только что назвал ее блестящей реконструкцией!
— Потому что не посмел открыто выразить подозрения, которых не могу доказать. Для этого мне нужна партитура или запись концерта.
— Мы с тобой сошлись во мнениях, приятель. А что убедило тебя в том, что это музыка Бетховена?
— Маэстро Леонард Бернстайн говорил, что музыку Бетховена отличает «чувство неизбежности». То есть у слушателя возникает ощущение, что после каждой музыкальной фразы должна следовать именно эта и никакая другая, что каждый диссонанс должен разрешиться именно этим конкретным аккордом и никаким другим. Бетховен всегда был композитором, который как никто заботился об экономии средств, он был одержим стремлением убрать из своих сочинений поверхностные пассажи. И это, несомненно, рождает чувство «неизбежности» его музыки, ощущение, что каждый из элементов композиции является обязательным. Так вот, симфония, которую мы слышали, относится к этой категории.
— Молодец маэстро Бернстайн! Но вернемся к Томасу и его татуировке. Я не считаю, что это зашифрованное сообщение.
— Что вы имеете в виду?
— Случай, с которым мы имеем дело, не похож на рассказанный Геродотом. Тогда Гистией послал гонца Аристагору, чтобы тот взбунтовался против персов. Хотя Томас позаимствовал у Геродота идею спрятать сообщение под волосами, я думаю, что в данном случае татуировка служит скорее напоминанием.
— Напоминанием? О чем?
— О месте, где спрятана рукопись Десятой.
— Как карта острова сокровищ?
— Может быть. Возможно, эти ноты указывают путь к партитуре. Томас мог позволить себе роскошь носить эту карту на голове, потому что она была спрятана и зашифрована.
— Не слишком ли мы увлеклись догадками?
— Ты только что процитировал Бернстайна. Позволь и мне процитировать другого музыканта, хоть я и не профессионал. Шерлок Холмс не только играл на скрипке в свободное время, он часто говорил Ватсону: «Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался».
— Да, но он также говорил, что опасно выдвигать гипотезы, не располагая достаточным количеством фактов.
— Томас был очень рассеян. В день концерта он забыл у меня дирижерскую палочку. С другой стороны, прописная истина гласит, что если ты не хочешь забыть что-то очень важное, надо это записать. И иметь под рукой. Знаешь, где я храню бумажку с кодом от сейфа? В книге, которая стоит на полке в библиотеке, где и находится сейф!
— А теперь скажите мне название книги, — пошутил Даниэль.
— Боюсь, что я его забыл, — ответил Мараньон. — Из-за этого немца!
— Какого немца?
— Альцгеймера.
Закончив тренировку, Мараньон пригласил Даниэля подняться с ним наверх, чтобы выпить кофе. Последнего удивило, что для подъема всего на один этаж они воспользовались самым современным лифтом.
— Это на случай, если я подверну ногу на беговой дорожке, — смущенно объяснил Мараньон.
Даниэль посмотрел на часы, и Мараньон решил, что тот торопится.
— Если у тебя дела, можем продолжить разговор завтра.
— Нет, я попросил коллегу меня заменить. Но так как в это время начинаются занятия, то у меня уже выработалась привычка смотреть на часы.
Они прошли в небольшую, очень уютную гостиную, где Мараньон ненадолго оставил своего гостя.
— Я быстро приму душ и через три минуты вернусь. Попроси Жизелу что-нибудь тебе принести.
Горничная-бразильянка появилась словно по волшебству, едва господин произнес ее имя, и спросила, что он хочет выпить. Как раз в тот момент, когда Даниэль собирался попросить ее принести легкую кока-колу, зазвонил его мобильный.
— Даниэль? Это Бланка. Не знаю, что ты натворил, но здесь какой-то сеньор из полиции хочет с тобой поговорить.
Глава 26
В то утро Оливье Делорм не явился на встречу с помощником инспектора Агиларом. Когда тот пришел в гостиницу, портье вручил ему записку, в которой француз объяснял, что вынужден срочно отправиться в Париж по делу и свяжется с ним по возвращении — вероятно, сутки спустя.
Агилар воспользовался случаем, чтобы еще раз поговорить с Софи Лучани, которая, хотя и отказалась от затворнической жизни, по-прежнему проводила много времени в своем номере, поглощая транквилизаторы. Найдя ее в столь плачевном состоянии, помощник инспектора решил не тревожить ее понапрасну и сообщил, что по судебному решению останки Томаса, вопреки его воле, не будут кремированы. Их предадут земле на случай, если понадобится новая экспертиза. Полицейский показал ей копию татуировки с головы ее отца — в день, когда Софи Лучани посетила лабораторию, этот вопрос не затрагивался из-за случившегося с ней обморока, — и она сказала, что ничего не знала ни о ее существовании, ни о том, как ее расшифровать.