— Многие из наших видных людей, — объяснила она, — хотят увидеть Питера — надо их известить о его приходе.
Она провела некоторое время у телефона, и те, с кем она говорила, видимо, передали об этом другим, потому что в течение ближайших часов посетители беспрерывно следовали один за другим, и Питеру всё снова и снова приходилось повторять свой рассказ.
Первым пришёл мужчина громадного роста с тяжёлым подбородком и с таким мощным голосом, что Питер оробел. Он не удивился, когда узнал, что этот человек возглавляет один из самых левых рабочих союзов города — союз моряков. Да, это был настоящий красный. Именно так и представлял себе Питер красных — угрюмый, опасный человек, похожий на Самсона, потрясающего устои общества и обрушивающий их себе на голову.
— Они запугали тебя, паренёк, — заявил он, подметив, что Питер говорит как-то неуверенно. — Что ж, меня они пугают вот уже сорок пять лет, а я всё не боюсь.
Затем, чтобы ободрить и успокоить Питера, он рассказал ему, как бежал с корабля, как за ним охотились с ищейками по всем болотам Флориды, как его поймали, привязали к дереву и били, пока он не потерял сознание.
Потом пришёл Дэвид Эндрюс, — Питер уже слыхал, что это один из защитников в деле Губера. Это был высокий изящный человек с выразительным, подвижным лицом. Интересно, что могло привести такого человека в среду этих отверженцев? Питер решил, что он из тех хитрецов, которые сеют смуту и наживаются на подрывной деятельности. Затем пришла молодая девушка, хрупкая, нервная, она слегка прихрамывала. Когда она пожимала ему руку, Питер заметил, что у неё слезы катятся по щекам. Он стоял смущённый, думая, что, верно, у неё умер кто-нибудь из близких, и не знал, что сказать. Но с первых же слов девушки он, к величайшему своему удивлению, понял, что её тронул до слез его рассказ о пережитых страданиях.
Ада Рут была поэтессой, — тип совершенно незнакомый Питеру. Он долго ломал голову и, наконец, решил, что это просто-напросто дурочка, каких немало в каждом движении, — бедная сентиментальная девочка, не подозревающая, в какое скверное общество она попала. Вместе с ней пришёл юноша из квакеров; бледное аскетическое лицо и чёрные, спадающие на глаза кудри, которые он то и дело откидывал назад, виндзорский галстук и чёрная фетровая шляпа — все свидетельствовало о его эксцентричности. Из его слов Питер понял, что он готов взорвать все правительства мира в интересах пацифизма. То же можно было сказать о Мак-Кормике, одном из лидеров профсоюза «Индустриальные рабочие мира», который недавно провёл два месяца в тюрьме. Это был молодой молчаливый ирландец с плотно сжатыми губами и беспокойными чёрными глазами. Питеру было как-то не по себе от его пристального, молчаливого взгляда.
§ 13
Между тем приходили всё новые и новые люди, старые, и молодые женщины, старые и молодые мужчины, фанатики и мечтатели, агитаторы, сразу же разражавшиеся пламенными, страстными речами, в которых прорывалась их лютая ненависть.
У Питера душа ушла в пятки при мысли, что он находится в самой гуще опаснейших красных Американского города. Их боялись все благонамеренные граждане. Полиции они причиняли больше хлопот, чем все воры, грабители и бандиты вместе взятые. Теперь Питер начал понимать, почему это происходит, — он даже и не подозревал, что на свете существуют такие озлобленные, пылающие ненавистью люди. Такой народ способен на всё, что угодно! Он сидел молча, переводя беспокойный взгляд с одного лица на другое. Кто из них бросил бомбу? Будут ли они этим хвастаться сегодня?
Питер надеялся услышать что-нибудь об этом, но не был уверен, что это ему удастся. Это были такие странные преступники! Они называли его «товарищем». И они говорили с ним не менее сердечно, чем удивившая его своим участием маленькая Дженни; Что это — хитрость? Хотят добиться его доверия, или же они в самом деле к нему так относятся — к Питеру Гаджу, чужому человеку, своему тайному врагу? Питер изо всех сил старался провести их, но это так легко ему удавалось, что было жаль затраченных усилий. Он презирал их за это и, слушая, что они говорят, думал про себя: «Вот дурачьё!» Они пришли послушать его рассказ, забрасывали его вопросами, заставляли его повторять снова и снова, со всеми подробностями. Питера, конечно, хорошо натаскали: он не должен был упоминать о том подробном признании, которое его заставили подписать. Это дало бы в руки противников закона и порядка слишком опасное оружие. Он знал, что ему следует говорить возможно короче, рассказать, как он случайно очутился неподалеку от места, где произошел взрыв, и как полиция старалась заставить его признаться, что ему известно об этом. Питер и выложил всё это, строго соблюдая инструкции; но он не подготовился к подробным расспросам, которым его подвергли адвокат Эндрюс и лидер моряков старый Джон Дюранд. Они хотели знать всё, что с ним делали, кто делал и как, и когда, и где, и почему. Питер был в душе актером, и хотя в комнате были одни красные, ему нравилось, что все на него смотрят и им восхищаются. Поэтому он пустился в красочные описания: как Гаффи вывертывал ему руку и как его бросили в каменный мешок. Пережитые страдания ещё не изгладились у него из памяти, и он говорил о них так живо, что мог бы тронуть и более хладнокровную компанию.