Вот мы сейчас делаем одну довольно радикальную ошибку. Мы понимаем, конечно, что в сегодняшней России оппозиция ну не то чтобы разгромлена, она как бы распихана по щелям, нет у нее возможности действовать легально. И вот мы всё время пытаемся зажечь, пытаемся взбодрить, сказать что-то, что людей бы привело в более боевое, в более радостное расположение духа. Этого делать не надо.
Горький написал трагический роман о трагических временах. Это роман о поражении, в общем. Но в этом поражении такое величие, такая эмоциональная мощь, что когда мы читаем «Мать», мы как бы приобщаемся, действительно, к великому, приобщаемся к настоящей трагедии. Мы же прекрасно понимаем, что там будет. Там Павел Власов как раз на первых страницах этого романа, матери говорит: «Мы, конечно, мама, ничего плохого никому не хотим, но у всех у нас впереди тюрьма, ты так и знай». И, в конце концов, мы насчет самой Ниловны не должны питать никаких иллюзий, если она даже и прозреет, а она прозрела, и если даже ее и благополучно выпустят из тюрьмы, то все равно Павла-то не выпустят. Она уже засветилась на демонстрации, она засветилась на раздаче листовок. Но, в общем, ясно, что дальнейшая судьба опомнившейся, духовно выросшей Ниловны — это будет, конечно, трагедия сплошная, ей всего 40 лет, а у нее впереди ничего, или, во всяком случае, у нее впереди тюрьма тоже, как вариант.
Это роман о катастрофе. Там нету совершенно никакого вот этого бодряческого духа. И я даже скажу вот странную такую штуку: когда Ленин похвалил этот роман, ну похвалил якобы за то, что мать и сын вместе, как это прекрасно, я думаю, он его похвалил, прежде всего, за верно выбранный тон, потому что агитационное значение романа «Мать», оно не в том, что вот мы сейчас победим, нет. Оно в том, что мы не победим, а людьми мы уже стали — и в этом заключается наша главная победа. Я рискну сказать современным языком, что Горький перепозиционировал русскую революцию. Русская революция, главная, должна произойти не на улицах, а в умах. И вот роман «Мать» — он о духовном перевороте, в этом его величайшая правда. Никакими социальными переменами мы ничего не добьемся, а мы должны в людях воспитать человеческое отношение друг к другу — это второе и очень существенное достижение романа.
Ну, и третья причина, по которой этот роман действительно так читали, по которой этот роман стал настолько популярен в России. Конечно, Горький абсолютно прав, перенося центр тяжести в революции, с социальных задач на задачи гуманитарные. И я бы даже рискнул сказать, что на антропологические задачи. Потому что когда на двух первых страницах абсолютно ритмизированной прозой, отчасти, я думаю, предвещающей опыты Андрея Белого уже где-нибудь в 1910-е годы, абсолютно вот этим ритмическим, почти некрасовским трехсложным размером описывается фабричная жизнь, попойки, церковные службы, драки, пение скучных и некрасивых песен, мы очень легко можем приложить это и к собственному бытию. Ну давайте фабрику заменим на офис, а дальше будет все то же самое.
Горький замахивается не на социальную несправедливость, вообще для того, чтобы, как вы знаете, прыгнуть на 3 метра, нужно разбегаться на 4. Горький замахивается на гораздо более серьезную проблему, на то, что жизнь современного человека вообще неправильная. Это неправильно — все время работать. Труд — это проклятие человека. Вот, кстати говоря, советская власть очень долго делала страшную ошибку: она все время говорила, что Горький — это поэт труда, что он воспеватель труда. Нет большего ненавистника труда, вообще работы, чем Горький. Он ни на одной работе не задержался дольше 3-х месяцев. Для него физический труд — всегда проклятие человека, и ученик его Шаламов очень точно это всегда повторял.
Для Горького нет ничего скучнее принудительной работы. Он готов писать сутками, рецензировать чужие рукописи днями и ночами напролет. Но он совершенно не готов заниматься скучным, подневольным, бессмысленным, нетворческим трудом. Ну, помните, что говорит Сатин: «Сделайте для меня труд удовольствием, и я, может быть, буду работать». Ну конечно, все мы понимаем, какой работник из Сатина, из этого, в общем, карточного шулера. Все, кто знал Горького, находят огромное такое удовольствие, вспоминая, что Горький любил всякого рода пройдох, воров, проходимцев — это для него было что-то такое эстетическое, а скучный повседневный труд всегда казался ему уделом рабов.
Так вот «Мать» — это роман вовсе не о том, что свершится революция и каждый рабочий будет трудиться 8 часов и получать много белого хлеба. Конечно, не об этом роман. Это роман о том, что настоящая цель всякой революции — это избавить человека от рабства. Человек не должен каждый день подниматься по свистку, по звонку, по гудку, ходить на фабрику, возвращаться, ужинать и бить жену. Человек должен творить, мечтать. Ну, вот вечная мечта Чехова, помните? Как было бы хорошо, там говорится в «Доме с мезонином», когда молодые, праздные люди, у которых есть деньги, которым необязательно скучно работать, долго идут в церковь, потом возвращаются, радостно завтракают, ходят по саду, перекликаются. Ну, в общем, когда люди занимаются не работой, а радостью какой-то сплошной.