Свекровь собрала целую телегу гостинцев. Меня заставила надеть самое нарядное платье, чтоб все видели, как я счастлива. По родному селу ехали медленно. Григорий раскланивался со всеми встречными. Я тоже старалась быть приветливой — здоровалась, улыбалась… Только знала, что пересудов не избежать. Долго еще будут перемалывать нам косточки и рассказывать, как не повезло хорошему парню, какая гулящая жена ему досталась.
Мать встретила пирогами. Отец поздоровался с Григорием, не замечая меня, и вернулся к своим занятиям. За столом он с нами не сидел, меда с зятем не пил.
Засиделись мы допоздна. Мать нас не пустила в обратную дорогу, постелила в моей бывшей комнате. Григорий выпил лишнего за обильным угощением и уснул сразу же. А мне не спалось. Вспомнилось все, что пришлось пережить в этой комнате перед свадьбой. Как ни гнала я мысли об Иване, а в эту ночь не могла избавиться от его образа. Перед глазами вставали страшные картины избиения. Как он там, жив ли?..
Мать натопила дом так, что дышать было нечем. Или лихорадило меня… Еще и дурнота сильно выматывала, но это нормально вначале беременности. В доме все спали. Я слышала рядом монотонное, раздражающее сопение Григория, раскатистый храп отца в соседней комнате. Ворочалась с боку на бок, но уснуть не могла.
Не в силах больше лежать, тихонько встала, накинула теплую шаль и прокралась на крыльцо. С детства любила сидеть на ступенях и смотреть на звезды. Осенью они казались выше и холоднее, но не становились менее загадочными для меня. Я все думала, а что там, и как далеко они от нас находятся?
Что-то хрустнуло возле калитки. Я вгляделась в темноту и различила силуэт… Сердце екнуло, хоть и не думала уже, что оно на это способно. Знать, не все еще чувства умерли во мне. Иван не пошел мне навстречу, а ждал, когда подойду. Я не могла разглядеть в темноте его лицо, но видела блеск глаз.
— Как живешь, Вера? — спросил он, а у меня горло перехватило от нахлынувших чувств. Оказывается, ничего не прошло, все живет во мне, только схоронилось где-то глубоко-глубоко. — Счастлива ли ты со своим мужем?
Не стану я с ним обсуждать Григория. Не заслужил он такого позора.
— Он хороший, добрый…
— Любишь его?
Что же ты за человек, Ваня? Как можешь задавать такие вопросы?
Я молчала и думала, стоит ли уйти прямо сейчас или постоять еще немного. Не гнева отцовского боялась, а своей реакции. Ну как не совладаю с чувствами и брошусь ему на шею? Тогда мне одна дорога останется — в омут с головой. И не страшит меня омут, все равно жизнь немила. Но не имею права я губить еще не родившуюся жизнь.
— Молчишь? Ну, молчи, молчи… Не могу без тебя, Верка, не могу, — схватил он меня и прижал к себе. — Убью я его!
— Пусти, Вань. — Губы одеревенели и слушались с трудом. Руки висели, словно плети. — Пусти!
Повторять не пришлось, Иван отпустил меня и даже отошел на шаг.
— Не бери грех на душу. Оставь его и меня. Ребенок у нас будет.
Какое-то время он молчал, опустив голову. А потом посмотрел на меня потухшими глазами.
— Вон как все обернулось, — заговорил Иван не своим голосом. — Я хотел весь мир сложить к твоим ногам, но, видно, не судьба.
— Не судьба… — как эхо повторила я.
— Возьми это. — Иван взял меня за руку и вложил в нее что-то холодное и тяжелое. — Я сделал это для тебя, но подарить так и не успел.
— Вань… прости.
— Прощай, Вера. Береги себя.
Я еще долго стояла возле калитки. Ноги, словно приросли к земле. Очнулась, когда стала подмерзать. Только тогда пошла в дом.
В сенях меня дожидалась мать со свечой в руке.
— Где была? — шепотом спросила она.
— Воздухом дышала, не спалось…
— Что у тебя там? — Мать кивнула на мой сжатый кулак.
— Ничего.
— Он приходил, да?
— Никто не приходил, — устало ответила я. От слабости меня слегка шатало. Но кулак я сжала крепче и почувствовала, как палец прожгла боль.
— Покажи, что дал он тебе, — попросила мать.
Мне вдруг так жалко ее стало. Ведь она все понимает и жалеет меня, но ничего поделать не может. Я разжала кулак и увидела брошь, усыпанную камнями.