Хм. Похоже, мысли большинства москвичей в точности совпадали с моим собственными. На улицах, обычно переполненных по утрам народом, было почти пусто. Отдельные граждане, рискнувшие все же выйти, жались к домам, испуганно озираясь по сторонам.
Но трамваи, на удивление, ходили. Впрочем, они, говорят, и в ночь революции тоже ходили. Рассказывают, солдаты и матросы, собиравшиеся штурмовать Зимний дворец, на них практически до места доезжали. Вот и мы доехали, куда нам нужно было. Только соратников, чтобы что-то штурмовать, общим счетом маловато вышло. К моменту, когда должны были занятия начаться, едва пара десятков курсантов собралась. И ни одного преподавателя. Так постояли возле аудитории, да и разошлись в тот день по своим делам.
О результатах всех этих ночных событий советские люди, как водится, из газет узнали. Лев Троцкий был объявлен агентом одновременно американской и английской разведок, заклеймен позором, смещен со всех своих постов и объявлен во всесоюзный розыск. Ну, теперь его долго клеймить будут. Вроде как, Рамон Меркадер в моем мире где-то перед самой войной этого пламенного революционера ножом для колки льда заколол.
— Не верю я, что Лев Давидович шпион! — С чувством выкрикнула Степа, когда ей в руки в первый раз газета с набранной крупными буквами передовицей попала.
— Степа, ты бы не кричала так громко, — на удивление, осек свою супругу Семен. — Не ровен час, соседи услышат. Говорят, по всей Москве аресты идут.
Глава 13.
Всего каких-то пара-тройка дней прошло, и, как и не было ничего. О бывшем наркомвоенморе напоминал только полинялый портрет, вывешенный в числе прочих портретов революционных вождей на стене Большого театра по правую сторону от колоннады. Очевидно, пока просто не дошли до него руки. Так и хочется подобно средневековому схоласту провозгласить: Sic transit gloria mundi! Впрочем, похоже, не одному мне подобная мысль о быстротечности земной славы пришла, внезапно в газетах появилось сообщение, что город, воздвигнутый волей царя Петра, с 26 января 1924 года будет зваться Ленинградом. Видать решили, что граждане точно не забудут имя великого вождя, если будут отныне проживать в городе его имени.
— Ты чего сегодня такая хмурая? — Поинтересовался я у Степы, которая в этот день пришла только к третьему занятию. — Тоже расстроена переименованием Петрограда в Ленинград? — Ну, да, у нас, на курсах, отыскалось несколько несознательных личностей, которые рискнули вслух этим переименованием недовольство выражать. Не ученые еще, привыкли к свободе слова и вседозволенности революционных лет.
— Переименованием? — Ширяева уставилась на меня, словно пытаясь сообразить, о чем я вообще веду речь. — А-а…, нет. Город Ленина хорошо звучит. Хоть память о нем будет.
— Так чего тогда лоб морщишь?
— Не обращай внимания. Это я просто в Наркомпрос сегодня с утра забежала.
— И чем тебя там обидели? — Задал я вопрос уже, в общем-то, представляя ответ. Степа же еще перед самым началом курсов хвасталась, что Наркомат обороны намерен ее к себе забрать, как только она чуток свои навыки благодаря этим курсам повысит. Теперь Троцкого со сподвижниками убрали, а с ними и Степино прикрытие в ее родном министерстве исчезло.
— Встал вопрос о моем соответствии занимаемой мной должности. Я же с этими курсами контроль за учебой на курсах ликбеза совсем не веду. Вот, предлагают, как отучусь, отправляться куда-нибудь в провинцию.
— Хорошо, что этот вопрос сейчас возник, — отважился я высказаться на тему, о которой давно раздумья вел. — Предлагаю после учебы снова отправиться на лыжах и все там, в тиши и спокойствии, обговорить.
— Я вообще-то сегодня в библиотеке собиралась посидеть, — в раздумьях проговорила Степанида, но тут вдруг Семен в наш разговор вмешался, он рядом сидел, все произнесенное нами слышал.
— Степа, Сашка языком попусту болтать не будет. В библиотеку ты в другой раз сможешь сходить. В Наркомпросе тебя еще точно не завтра увольняют, послезавтра твой читательский абонемент по-прежнему еще рабочим будет. И властная всезнайка Степа, которая, вроде как, мужа под своим каблуком держала, вдруг покорно согласилась с его высказыванием.
Мороз и солнце, день чудесный! В самом деле, чудесный, все тревоги и волнения как-то сами собой в сторону оказались отставлены, мы с друзьями наслаждались скольжением по проложенной в парке лыжне.
— И все же, ты, Сашка, обещал переговорить. — Заступила мне путь Степанида.