Долго ли, коротко ли, но мучительная тряска прекратилась. Чужие руки меня отвязали с крупа лошади и спустили на землю.
— Ты, орыспай, мой пленник. — Передо мной возникло сморщенное, как печеное яблоко, лицо какого-то сильно недовольного аксакала. Где-то я его видел…. Точно! Тот шаман, свиту которого я истреблял в последнем бою. Странно только, что по самому шаману ни разу не стрельнул, хотя мог…. Додумать мысль у меня не получилось: старик вдруг гневно сморщил свою физиономию и заорал:
— Ты убил лучших сыновей моего рода, за это ты будешь умирать долгой и страшной смертью. — Я и опомниться не успел, он ударил меня своим сухоньким, но еще крепким кулаком по лицу. Бум! Искры из глаз. Темнота.
В себя я пришел сам, никто никакой помощи мне оказывать и не думал. Как никто не собирался и кормить меня. Так и лежал, скучал, слушал рулады в своем животе.
Похоже, приставленный ко мне охранник тоже скучал, оттого решил, что вдвоем скучать веселее получится.
— Да, не повезло тебе, урус, — сказал он, сильно коверкая русские слова. — Ты мало того, что убил многих наших воинов, так ты перебил почти всех духов нашего Вахитбека, а один дух так и вовсе сбежал от него, порвав привязь. Без духов Вахитбек совсем быть шаманом перестал.
— И что он мне сделает? — Не то, чтобы не понимаю уготованной мне участи, просто решил поддержать беседу. Может, удастся узнать у степняка судьбу моей семьи.
— Завтра мы в наш главный лагерь приедем. Там великий возрожденный батыр Субедей принесет тебя в жертву. От мага он много энергии на ритуале получает.
— Это какой Субедей, не тот, что темником у Чингисхана был?
— Он. Ой, страшный этот батыр! Гневный очень. Сильно ругался, что мы все наследие наших предков по ветру пустили.
— А вы только одного меня собираетесь в жертву приносить?
— Почему одного? Другие отряды еще много урусов привезут. А потом мы возьмем ваш город Рубцово и станем еще сильнее.
— Значит, вы из всего нашего отряда одного только меня поймали? А почему остальных преследовать не стали?
— Преследовали. У ваших пулемет был. Много джигитов убили. Субедей обещал, что когда у него будет много жертв, пулеметы и пушки урусов перестанут на нас действовать.
— Спасибо, ты успокоил мою душу. — Искренне поблагодарил я своего караульного.
— Не за что. Ты храбрый воин. Издеваться над таким грех.
Еще какое-то время проговорили. Впрочем, все, что мне было нужно, уже было сказано. Мои родные спаслись, это для меня главное. Постепенно на становище опустилась ночь. Самое время хоть что-то попытаться сделать. Например, если мою магию блокируют амулеты, нужно попытаться сделать так, чтобы они истратили всю вложенную в них энергию. Только сколько я ни бился, сколько не пытался произвести хоть какое-нибудь магическое действие, все было напрасно. От маны я был отрезан надежно.
Ночь все длилась и длилась. Разумеется, у меня сна не было ни в одном глазу. Фраза «так можно и всю жизнь проспать» в моем конкретном случае приобретала буквальное, зловещее значение. Уже, кажется, восток в розовый цвет начал окрашиваться, когда я снова, в очередной раз, попробовал применить некроману. До этого один раз я уже это пробовал, но ничего кроме убыли условных единиц этой странной энергии не получил. Но тут я решил, что, быть может, поданной мной в тело некромане просто не хватало цели для воздействия. В любом случае, в момент, когда от смерти тебя отделяют считанные часы, экономить какие-то восполняемые расходники представляется несколько неумной скупостью, а вовсе даже не бережливостью.
В качестве цели для воздействия некроманы я избрал те самые браслеты, которые и ограничивали мой магический дар. И знаете, не сразу, но что-то начало получаться. По крайней мере, браслеты начали потихоньку охлаждаться, значит, какая-то реакция все-таки идет! Оставалось надеяться, что эта реакция дойдет до чего-то значимого раньше, чем у меня закончатся последние единички магии смерти. Ну, и что руки мои все же не замерзнут в ледышки, хотя последнее, на фоне грозящей смерти, уже не таким и важным представляется.