— Петя… Пожалуйста… Спаси меня.
#надне
#безысходность
#спасименя
Мой мучитель заходил уже несколько раз, но я тянула с ответом — молчала как партизан и закрывала глаза, когда он входил в помещение. Тянула время. Не знаю зачем — рассудком понимала, что это бесполезно. В итоге я всё равно подпишу эти бумаги, но меня грело осознание, что хоть так я помотаю Бельскому и его цепным собачкам нервы.
Ох уж эти врожденные упрямство и гордость! Но если терять лицо окончательно и проигрывать с треском, так сделаю это хотя бы с остатками дурацкого достоинства. Ну, и по правде говоря, в глубине души у меня теплилась слабая надежда, что бабушка или Алина заподозрят неладное и поднимут тревогу.
Но с каждой минутой надежда умирала, а мое малодушие росло. Я всем телом чувствовала боль — может, я и отделалась парой ушибов, но ныли они знатно. Словно по мне катком проехались. Плюс голова, которая по ощущениям вот-вот развалится на арбузные корки. При этом я очень хотела пить, да и некоторые другие потребности организма давали о себе знать. Но в этом и заключался метод давления — мне не дадут ни воды, ни еды, не отвяжут от стола, пока я не сдамся.
После пятого визита этого типа я почувствовала, что уплываю сознанием — я периодически отключалась, проваливаясь в тяжкое, но зыбкое забытье. И теряла счет времени. Сколько я уже здесь? Пять, шесть, семь часов? Больше? К тому же, неизвестно, сколько я была без сознания, когда меня привезли сюда. Сейчас там, на свободе, ночь, утро или уже день? И есть ли вообще разница?
В какой-то момент мне показалось, что время вообще остановилось, что я застряла в каком-то странном Лимбо, из которого нет выхода.
— Я больше не могу… — прошептала я, принимая поражение. — Прости меня, ба. Я…
Но договорить про то, что «я так виновата перед тобой» не вышло — внезапно где-то снаружи, явно за пределами здания, где находилась моя «темница», раздались гул вертолета, вой полицейских сирен, шорох многочисленных ног, мужские крики и громогласное через мегафон: «Здание окружено! Всем оставаться на местах!» И в то же мгновение внутри строения всё пришло в движение: топот ног, хлопанье дверей, отрывистые команды, звуки борьбы.
Я вжалась в стол, усиленно прислушиваясь к происходящему снаружи.
Это… Это за мной? Это… меня пришли спасать?
Неужели?..
Что «неужели», я додумать не успела — услышала злой рычащий Петин голос, раскатившийся громом по всем коридорам здания: «Где она?!»
Петя! Он пришел за мной!
Я беспомощно задергалась на столе, пытаясь безуспешно высвободиться, но включив мозг и вспомнив, что это бесполезно, проорала во всё горло:
— Петя, я здесь!
— Мила? Мила! — встревоженное, но с явным облегчением в голосе. И в ту же секунду дверь под мощным ударом вынесло с петель — в помещение влетел Петр: взъерошенный, сверкающий глазами, с жестким, непримиримым выражением на лице и в бронежилете!
— Петя… — пробормотала я, глядя на него — реального, во плоти, всхлипнула и в голос разрыдалась. — Ты пришел… Я тебя… так ждала… Петя…
— Девочка моя… Хорошая моя… — тут же сменив тон и утратив воинственный вид, запричитал Петя, рванув ко мне. — Сейчас… Сейчас… — бормотал он, высвобождая меня из мерзких пут. — Детка… Любимая… Родная… — повторял почти бессознательно, осматривая и судорожно ощупывая мое тело. — Ты жива, слава богу, ты жива.
И он прижался к моим губам в самом головокружительном, самом трепетном и самом искреннем поцелуе, на который я ответила с глубоким чувством любви, что стало уже неотъемлемой частью меня.
Петя подхватил меня на руки, прижав к себе, как бесценное хрупкое сокровище. Я обняла его за шею, уткнувшись лицом в его грудь, вдохнула такой знакомый и родной запах и с наконец-то осознала полностью: всё закончилось. Я в безопасности.
С ним — я в безопасности.
— Как ты меня нашел? — спросила я.
— Не сейчас, — ласково улыбнулся Петр и вынес меня из ненавистной камеры моего заключения. Он стремительно зашагал по сумрачным, грязным коридорам наружу — я лишь успевала цеплять краем глаза людей из спецназа, продолжающих производить зачистку в здании. Я так и не поняла, где находилась всё это время, но место похоже было на какое-то заброшенное офисное строение, какие бывают при фабриках или заводах.
И на дворе стояла глубокая ночь, раскинувшаяся черным куполом звездного неба.
Петр, как только вышел из здания, раскатисто рявкнул: «Врача! Срочно!» К нам подскочили два парня в форме медицинских работников «скорой помощи», технично перехватили меня из рук Петра и уложили на носилки.
— Петя! — дернулась я, протягивая к нему руку.
— Я с тобой, — успокаивающим тоном произнес Петр и сжал мою ладонь.
Меня донесли до ближайшей машины «скорой», переложили на каталку и тут же принялись осматривать, ощупывать, проверять пульс, давление, светить фонариком в глаза, задавать какие-то вопросы… Я что-то отвечала, не особенно вникая в суть действий врачей — в этот момент я могла лишь безотрывно смотреть на Петю. Уставшего и явно пережившего тяжелое нервное напряжение — под его глазами залегли фиолетовые тени, на лбу проступила глубокая складка. Небритый, с растрепанными волосами, в мятой одежде, поверх которого был закреплен бронежилет — ни следа от его обычного, идеально выдержанного нюансами образа уверенного в себе мужчины. И это значило только одно: он искал меня, переживал за меня и лично пришел за мной. Разве кто-нибудь может быть лучше него?
Нет.
— Ну и? Нужен был тебе этот камин-аут? — с легким укором спросил меня Петя.
— Нужен, — упрямо пробормотала я. — Иначе ты не захотел бы даже выслушать меня.
— Дурочка, — с щемящей нежностью в голосе произнес Петр. — Тебя я бы выслушал. Неужели ты этого так и не поняла?
— Но ты… Ты внес меня в черные списки, не отвечал на звонки, — проговорила я, занервничав, отчего датчики пульса тут же подскочили. — А мне так много надо было тебе рассказать!
— Тише, — Петр провел костяшками пальцев по моей щеке. — Я бы выслушал. Просто… мне нужно было немного времени. Чтобы смириться, — добавил он.
— С чем?
— Что нет у меня никакой гордости и нет никаких принципов, когда речь идет о тебе, — с грустной улыбкой произнес Петя.
— Это плохо? — робко спросила я.
— Я не знаю, — пожал плечами Петя. — Ты мне скажи.
— Это хорошо. Потому что мы на равных, — пылко произнесла я. — Петя, верь мне — мы на равных. Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, что у меня аж сердце болит. И я обещаю — я больше никогда не подведу тебя. И никогда не предам. Не обману. Пожалуйста, поверь мне.
— Верю, — четко и мягко проговорил Петр, и в этот момент он снял с шеи цепочку с кулоном, которую я оставила ему в качестве признания, и вернул ее мне. — Я знаю, что значит для тебя эта вещь… К тому же, я точно знаю, какая из всех зеркальных бликов ты настоящая, — усмехнулся он, тем самым сказав мне, что прочитал тот мой стишок.
— И какая же? — улыбнулась я.
— Та, в компании которой я провел несколько самых счастливых месяцев своей жизни. И я хочу, чтобы они превратились из месяцев в года, — ответил Петя. — А еще я буду последним дураком, если упущу девушку, которая готова поставить на кон свою жизнь ради меня. Только больше так не делай. Никогда, — добавил он строго.
— Не буду, — фыркнула я.
— Парни, что скажете? — Петя, отвлекшись от меня, обратился к врачам, которые как раз закончили проверять мое состояние.
— В больничку надо, — ответил один из фельдшеров «скорой». — Требуется более тщательное обследование — есть подозрение на сотрясение головного мозга. Так что, пара-тройка дней под присмотром врачей не помешает. А в целом — серьезных повреждений нет.