Руководство советской микроэлектроники оказалось неспособным направить огромные коллективы специалистов на решение актуальных проблем страны. Большинство предприятий решали узкие, военно–космические и правительственно–сервисные задачи. Даже тогда, когда в начале 80–х в США, а затем и в других странах произошел еще один компьютерный взрыв, родивший персанальные «пи–си», в Москве, в Зеленограде и других микроэлектронных комплексах не нашлось ни сил, ни мудрости, даже просто здравого смысла у руководства, чтобы перестроиться. Не изменились они по–настоящему с началом перестройки по Горбачеву. Мне приходилось встречаться с некоторыми из этих руководителей. Один из них сделал карьеру на том, что оборудовал автомашину самого Брежнева мобильной спецсвязью. Позднее их ЭВМ летала на ОС «Мир», однако в 90–е годы и эта «элитная» компьютерная техника оказалась потерянной. Российская космонавтика практически лишилась отечественной микроэлектроники.
Пишу здесь об этом потому, что мы оказались вынужденными покупать, точнее, выменивать бортовые компьютеры на системы стыковки. Однако это произошло много лет спустя, в середине 90–х годов.
Так и жили мы долгое время, отрабатывая космическую стыковку, пользуясь старушкой БЭСМ-6. Лишь 20 лет спустя нам удалось модернизировать вычислительную технику «Конуса», когда начали работать по проекту «Мир» — «Шаттл», получив тоже в качестве ответной услуги от американцев современную вычислительную станцию. Кто виноват в этом электронно–компьютерном провале, кто не сумел поднять ее на современный уровень? Может, не нашлось работоспособных и талантливых людей? Не может быть! Для меня это остается непонятным до конца, несмотря на все наблюдения, беседы и книги. Хотя, чему удивляться, если вспомнить генетику, другую советскую научную крайность.
Зато с другой уникальной подсистемой для «Конуса» — следящими гидроприводами нам повезло. Их разработку поручили ЦНИИ АГ (автоматики и гидравлики), предприятию высокой технологии, относившемуся к оборонной отрасли промышленности. Эту работу возглавил мой старинный приятель по МВТУ, по футболу и хоккею В. И. Разинцев — гидромеханик высочайшего класса и большого таланта. Под руководством Валерия Ивановича спроектировали и отработали совершенно уникальные гидропривода для нашего стенда. Эти привода изготовило опытное производство ЦНИИ АГ, им помогали предприятия нашего министерства. Так длинноходовые»цилиндры»сделал Ленинградский завод «Арсенал». Нам также много помогали заводы МЭП (электротехники), включая наш Машиноаппарат. Все спроектировали, отработали и отладили, преодолев многие трудности.
Опыт «Конуса» подтолкнул к применению гибридных шестистепенных стендов для испытаний самолетов, для тренировочных тренажеров и других задач.
В эти годы В. Разинцев снова вовлек меня в футбол и хоккей, на этот раз — в игры ветеранов. Как в молодости, каждый из нас имел кличку, отражавшую черты характера и стиль игры. Организовал всех В. Клюев, который мог быть всем: и руководить НПО, и писать научные работы, и являться секретарем райкома и многим еще, и которого называли, естественно, Директором. Меня звали там Профессором–драчуном, наверно, за то, что старался компенсировать упущенное в молодые годы, за то, что «не доиграл… не долюбил…». Мы играли вместе со взрослыми сыновьями, несмотря на травмы, почти до середины 90–х годов, пока возраст, а больше — развал спорта в стране не остановил наш энтузиазм.
Измерительную аппаратуру для стенда проектировал и комплектовал НИИТ (измерительной техники) - наше, подлиповское предприятие. В 80–е годы они были очень квалифицированными в своей области, пока уже в 90–е годы почти не исчезли с лица Земли. Филиал НИИТ в Пензе, ставший самостоятельной организацией, разработал и изготовил силовые датчики и аппаратуру, определявшую точность всего испытательного процесса.
О том, как строили здание «Конус», можно рассказывать долго. Строительство всегда оставалось в Советском Союзе особой отраслью. Так же, как в сельском хозяйстве, там никогда не хватало ни ресурсов, ни материалов, ни кадров. Не было у нас в стране, наверное, ни одного инженера, который не поработал бы на «стройках коммунизма», как, впрочем, в колхозах и совхозах, помогая труженикам деревни. А тут — собственная стройка, отказываться и отлынивать стало бы великим профессиональным грехом.
Вот так непросто продвигали вперед космическую и другую технику в стране Советов.
Постепенно мне удалось собрать в «Конусе» и молодежь, и ветеранов, что всегда давало хорошие плоды. В лабораторию влились целая группа способных инженеров, которые составили костяк коллектива. Среди них выделился Ю. Зорин, ставший впоследствии руководителем. Для многих из нас и наших основных смежников это время стало еще одним творческим этапом жизни.
В конце 1981 года к команде подключился другой мой старый приятель Г. Соков, с которым мы учились еще в школе №1 в Подлипках, а затем в МВТУ, изучая вычислительные машины. Волею судьбы его группу счетных машин СМ-2 в 1952 году перевели на цифровые ЭВМ. Так инженерная судьба сначала развела нас на целых 25 лет, а потом соединила вновь.
Этот период совпал с другим существенным, но печальным событием: вечно чем?то недовольное руководство почти отторгло от меня это мое детище. Должен признать, что в этот момент я не проявил достаточной твердости и настойчивости, не отстоял свои права и… обязанности. Так было всегда в жизни, когда проявлялась нерешительность и слабость, наверняка не у меня одного. Надо было биться так, как на хоккейной площадке, до конца, до победы. В итоге за мной осталась лишь идеология испытаний. Пожалуй, мне стало легче, но дело все?таки, пострадало.
За год до этого произошло еще одно событие, нюансы которого так и остались не до конца мне ясны. Под угрозой отставки, находясь под прессом агрессивного руководства сверху, Калашников подготовил и подписал приказ о моем назначении его заместителем. Через пару недель, когда угроза миновала, приказ дезавуировали (из?за спешки его не согласовали с парткомом). «Свои люди» придрались к тому, что мой заместитель мог не «потянуть» сложный «стыковочный отдел». В результате, мое очередное назначение отложилось еще на несколько лет.
Как мой подчиненный стал моим начальником, тоже примечательная история, которая хорошо характеризовала мастеров «подбора и расстановки кадров». Сначала, подобрав момент, когда я находился в отпуске, выпустили приказ, в тот раз согласованный с парткомом, назначив Кудрявцева сначала заместителем, а после ухода Калашникова на пенсию — начальником. Наверное, так было удобно. Не было ничего удивительного в том, что молодому, способному человеку, настойчивому и очень работоспособному, льстило такое быстрое и неожиданное продвижение. Надо отдать должное Кудрявцеву, он вскоре предложил мне стать его заместителем. Комплекс в целом состоял из десятка разноплановых отделов, однако электромеханика занимала особое место. Эта техника всегда оставалась самой проблемной, комплексной и интересной. Поэтому высокая должность потребовала бы от меня больших дополнительных усилий в ущерб основному направлению. Кто знает, может быть, судьба благоприятствовала стыковке. Так или иначе, еще через несколько лет, в 1987 году, из моего отдела образовался «косой» комплекс — научно–техническое напрвление по электромеханике и большим космическим конструкциям. «Конуса» мне он, конечно, не вернул, ведь это было и его детище. Дополнительно, в 80–е годы, в этой лаборатории под руководством Кудрявцева развернулись работы по испытаниям рулевых машин для ракеты «Энергия», к которой я не имел прямого отношения.
Мы окончательно разделились с Кудрявцевым лишь в 1989 году.