Расширив новую входную дверь, мы затащили АПАС под № 1 американской модификации в комнату № 173 и стали по частям собирать остальные элементы системы.
Туда же, в новую лабораторию, переехал наш андрогинный первенец — АПАС-75, который почти 20 лет простоял в моем кабинете, удивляя его многочисленных посетителей и большое руководство во время редких визитов. Наверное, с годами мой кабинет–лаборатория все больше превращался в офис. Там накопилось огромное количество бумаг, мой большой архив, который продолжал расти и по мере разработки этого и других проектов, в нем почти не оставалось места для железа. Сначала вывезли робототехнику, теперь настала очередь стыковочного агрегата. В рамках общей ремонтной компании нам также удалось обновить помещение, в котором располагалось отделение, провести небольшую реконструкцию нашего «штаба», разместив там дополнительную компьютерную и связную технику. Несколько месяцев спустя туда провели прямой НАСАвский телефонно–факсимильный канал, и мы наладили еженедельные телефонные конференции с Хьюстоном и другими центрами НАСА.
Чтобы сказал профессор К. Бушуев, технический директор ЭПАСа, если бы можно было ему показать это все наяву. Нет, он бы не поверил.
Завершив реконструкцию лабораторной базы и проведя первые успешные испытания КС–системы стыковки, мы снова стали собираться в дорогу. Сводная команда стыковщиков, включая конструкторов, электромехаников и автоматчиков, направилась в Дауни на фирму «Роквелл», чтобы на месте уточнить последние детали, согласовать последовательность действия по сборке и испытаниям «брассборда».
Мой маршрут оказался более сложным: НАСА пригласило меня посетить Хьюстон. Там, в Центре Джонсона, предстояло проинспектировать серию тренажеров, которые планировалось модернизировать, и использовать при отработке операций по сближению и стыковке Спейс Шаттла с ОС «Мир», а также для тренировок будущих экипажей. Этот короткий визит оказался для меня очень полезным. Моими гидами стали С. МакКланг, в субботу вечером встретивший меня в аэропорту, и С. Нэгель, астронавт, летавший на Спейс Шаттле и принимавший участие во встречах в Москве.
Мне снова, как и 20 лет назад, предоставили возможность самому «полетать», осуществить рандеву и стыковку на основном тренажере. Правда, на сей раз не удалось выиграть никакого пари, Тома Стаффорда рядом не оказалось. Тем не менее мне удалось удивить бывалых методистов: промах при механическом контакте их Орбитера с нашей станцией оказался совсем небольшим.
Главная цель была достигнута: теперь я хорошо понимал, как управлять стыковкой стотонного Орбитера. В памяти остался интерьер кабины, расположение органов управления, включая наш пульт, телевизионный и компьютерный мониторы. Этот интерьер дополнялся видом через задние иллюминаторы, обращенные на отсек полезного груза с установленным в нем шлюзом с нашим АПАС-89, и через верхние иллюминаторы, над головой — с изображением приближавшейся станции «Мир». Все — почти как на самом деле, почти как в космосе. До полета оставалось чуть более 600 дней.
Уже вечером в понедельник я вылетел в Калифорнию.
Еще не закончилась встреча на фирме «Роквелл», а Легостаев, прибывший в США с большой группой специалистов–разработчиков МКС «Альфа», снова вызвал меня в Хьюстон.
Пробыв в Хьюстоне в очередной раз всего несколько дней, я вылетел в Москву, чтобы завершить подготовку к так называемому preliminary design review (PDR) - предварительному рассмотрению конструкции, по–американски традиционно важному и популярному этапу на длинном пути проектирования космических конструкций. Это ревю было знакомо нам, разработчикам стыковки «Союза» и «Аполлона» еще с далеких 70–х годов. Теперь оно приобретало для нас новый смысл. Нас ревизовали, дотошно проверяли роквелловские и НАСАвские инженеры, «что, где и когда», всё рассматривалось детально, ведь мы подрядились поставлять систему для самого Шаттла, все было ох как всерьез.
Завершался 1993 год, который оказался до предела насыщенным событиями как внутри нашего НПО «Энергия», так и за его пределами. С одной стороны, год принес большие успехи нашему делу, которому продолжали преданно и профессионально служить я и мои товарищи и еще много таких же наших подразделений, а еще больше — на других предприятиях начавшего разваливаться ВПК. Вокруг нас, совсем рядом происходили коренные экономические преобразования, политические страсти и битвы, как концентрированная экономическая революция с обнищанием народа и с начавшейся выступать наружу роскошью новых русских, весь этот пир во время чумы. Апофеозом этих событий стал октябрьский расстрел российского Белого дома, его первого парламента, из боевых танков, прямой наводкой 100–миллиметровых пушек, на глазах у всего народа и у всего мира.
Мне еще придется вернуться к этим трагическим дням.
4.9 МКС «Перестройка»
В конце 1991 года, после шести лет речей и дискуссий, политических и национальных конфликтов наша российская перестройка закончилась распадом Советского Союза. В 1992 году, после многолетних поисков и проектирования, после многочисленных наземных и космических экспериментов, затратив около 10 миллиардов долларов, НАСА решилось перестроить проект Международной космической станции «Фридом». Таким образом, они тоже решились на космическую перестройку. Можно провести параллели между этими событиями.
Так называемая холодная война закончилась. Новая Россия, унаследовавшая большую часть потенциала советской космической техники, выразила готовность к свободной международной кооперации, образно говоря, к строительству свободы как на Земле, так и в космосе. Можно сказать, перестройка свободы началась, а название «Фридом» потеряло свой первоначальный смысл. По разным причинам программа МКС действительно нуждалась в перестройке, начиная от названия — символа всего предприятия. Прежняя идея устарела, однако нового названия сразу придумать не удалось. В стране, в мире и в космосе началась глобальная перестройка. Работы по перепроектированию МКС начались в 1993 году. Они развертывались с нарастающей активностью. На время переходного периода проекту решили присвоить нейтральное название «Альфа», первой буквы одного из древнейших алфавитов человечества.
Где?то уже в 1994 году до нас дошли слухи о том, что НАСА объявило конкурс на новое название для глобального международного проекта, который вовсю разрабатывался в новой кооперации. Сейчас точно не помню, но когда кто?то спросил меня насчет нового названия, немного подумав, я в полушутку, вполусерьез ответил: «Перестройка», Международная космическая станция «Перестройка». С одной стороны, это русское слово широко известно во всем мире, его понимают и воспринимают все. С другой стороны, популярное слово действительно отражало многие процессы, которые происходили не только в нашей стране, но и в мире, не только на Земле, но и в космосе, в космонавтике и астронавтике. Обе ветви исследования и освоения вселенной человеческой цивилизацией начали перестраиваться в поисках новых путей, резервов и потенциалов.
Так же как в первом совместном проекте «Мир» — «Шаттл», в новом глобальном проекте стыковке отводилась связующая роль. Средства стыковки в прямом смысле объединяли космонавтику и астронавтику. Мы с нашими американскими коллегами уже активно работали и по этому новому проекту. Моим ближайшим коллегой в НАСА стал Д. Хамилтон, который начинал молодым инженером под руководством Д. Уэйда во времена «Союза» — «Аполлона». Мы быстро нашли общий язык, обнаружив взаимопонимание по многим взглядам на проблемы и на жизнь.
В феврале 1995 года в Москве, работая над протоколом, я упомянул о моем перестроечном названии. Дэвид среагировал мгновенно: так это же «another good Irish name» [Еще одно хорошее ирландское имя (англ)], так он называл любое понравившееся ему имя. Составляя раздел протокола, относящийся к новому проекту, Дэвид назвал его «ISS Perestroyka» [ISS — МКС (Международная космическая станция)]. Вернувшись в Хьюстон, Хамилтон направил официальное предложение в штаб–квартиру НАСА в Вашингтоне и даже получил ответ, в котором председатель специального комитета благодарил нас за инициативу и обещал рассмотреть интересное предложение. На этом, конечно, история и закончилась. Но не совсем. Мне не раз приходилось пользоваться этим образным названием — в выступлениях, в лекциях и даже в тостах за международное сотрудничество в космосе. Единственный раз, когда я не решиился объявить этот девиз, случился во время официального интервью в Центре управления полетом в Хьюстоне после первой стыковки «Шаттла» к «Миру» 29 июня 1995 года. Слишком официальным казалось мне выступление, слишком широко оно транслировалось. И все?таки, наверное, зря!