Математическая, чисто теоретическая модель обычно оказывается гораздо сложнее той, что используется в гибридном стенде. Причина заключается в том, что приходится аналитически отыскивать точки взаимодействия, касания стыковочных агрегатов. Решающий эту задачу блок хитроумно моделирует стыковку с помощью периферийных механизмов, потому что число возможных точек взаимодействия велико, например для АПАСов оно равно 20. Так, весьма сложна и теоретическая модель кинематики и динамики кольца с направляющими.
Вот с такой непростой задачей впервые столкнулись наши специалисты при моделировании стыковки в программе ЭПАС. Эту работу поручили группе динамиков под руководством Е. Ф. Лебедева. Они, а это прежде всего Е. Леонтьев, А. Акименко, оказались очень работоспособными и высококвалифицированными специалистами широкого профиля, ранее занимавшимися в основном динамикой ракет. Должен сказать, что без их помощи решить задачу стыковщиков оказалось бы значительно труднее.
Само моделирование потребовало не только высокой квалификации инженеров, но и высокоскоростных компьютеров. Ничего лучшего, чем «старушка» БЭСМ-6, тогда не нашлось; надо заметить, что эта машина оставалась для нас незаменимой еще очень много лет. В те годы мы получали результаты моделирования динамики стыковки в виде толстой колоды перфокарт, которые не без труда переводили на более понятный инженерный язык — графики.
Лебедев вошел в нашу выездную группу и внес достойный вклад в общее дело. В моделировании и обработке результатов испытаний принимал также активное участие исконный стыковщик Э. Беликов и мобилизованный гидравлик В. Кудрявцев.
В целом все шло нормально, своим путем. Основные трудности стали возникать с началом динамических испытаний на гибридном стенде. Сложная многодельная испытательная система, включавшая целый набор точных электромеханических и электронных элементов, часто давала сбои. К тому же стенд представлял собой динамическую колебательную конструкцию с подкачкой энергии от внешнего многокиловаттного источника. Поэтому он часто самовозбуждался, вызывая автоколебания, дополнительно нарушая процесс испытаний. Иногда казалось, что мы не стыковочные агрегаты испытывали на стенде, а, наоборот, отлаживали сам стенд при помощи наших АПАСов.
Этот стенд создавали специалисты первого поколения НАСАвцев в рамках программы «Аполлон» в Хьюстоне в середине 60–х. Во время первой поездки в Америку в 1971 году мы познакомились с этой командой, работавшей под руководством ветерана Дж. Грифита, а в 1972—1973 годы они же реконструировали стенд. Золотой осенью мы познакомились гораздо ближе. Отладка стенда продолжалась весь сентябрь, причем каждое утро мне пришлось участвовать в оперативках и быть свидетелем обсуждения бесчисленных проблем, которые возникали и решались, чтобы заставить работать эту сложную испытательную машину. Рядом с ветеранами активно трудилось новое поколение инженеров. Среди них выделялся Ален Киркпатрик, который в отличие от большинства американских инженеров не был узким специалистом, а умел работать в смежных областях, в первую очередь — в электронике. Однажды он продемонстрировал мне свою домашнюю лабораторию с приборами, о которых я тогда даже не слышал. Он отличался также нестандартным поведением, которое проявлялось во всем, начиная с неподражаемого трубного звука, напоминавшего боевой клич индейцев и звучавшего всякий раз тогда, когда неисправность устранялась и стенд был готов к очередному испытательному пробегу. Готовность сопровождалась еще одним громким характерным звуком, который прислуга стенда называла ревом беременной слонихи на сносях — это включалась система гидропитания, мощностью более сотни киловатт. Несмотря на диабет, Алан оставался очень активным в разных сферах. Однажды мы даже проверили его на стойкость по нашему российскому методу — разлив по сто семьдесят грамм на брата. Надо сказать, выпить он мог, хотя в азарте свои силы переоценивал. Он называл себя человеком, который был женат три раза на двух женщинах (почти математическая шарада).
Когда та уникальная команда покинула НАСА, американцы потеряли эту испытательную технологию, кстати, вместе со стыковочной техникой. Двадцать лет спустя стыковка по программе «Мир» — «Спейс Шаттл» отрабатывалась уже у нас, на нашем гибридном стенде «Конус», который мы создали в период «застоя», в конце 70–х — начале 80–х годов.
В середине октября, когда уже начинались первые испытания, Бушуев вызвал меня в Москву на пленарную встречу. Попрощавшись со своими «американцами» и получив от них письма, сувениры и наказ непременно обнять их жен, я вылетел домой.
По пути в Москву я, как всегда, на день остановился в Нью–Йорке. Накануне Египет и Сирия начали войну с Израилем, и арабы, проживавшие в этом многонациональном городе, устроили что?то вроде демонстраций по поводу первых успехов своих соотечественников. В одном магазине, узнав во мне русского, один араб сказал, что Советы хорошие советчики, и посоветовал купить у него побольше. В тот момент я вспомнил популярные тогда у нас три заповеди израильской армии: не размахивай руками в окопе, не лезь с советами к главнокомандующему и не вступай в торговые отношения с противником. Как бы там ни было, гражданские самолеты летали регулярно, и я благополучно добрался до Москвы.
По настоянию американцев, на той московской встрече проводили промежуточный обзор, проверку состояния проекта. Все руководители рабочих групп докладывали об итогах своей деятельности. Мое сообщение, в которое вошли результаты последних испытаний в Хьюстоне, сочли хорошей сводкой с переднего края и встретили с удовлетворением. Несмотря на новизну, система стыковки уже не вызывала сомнений.
Невзирая на успех, слишком осторожные руководители проекта во главе с Бушуевым подготовили нам, стыковщикам, «подарок недоверия»: из программы полета исключили испытания нашего АПАСа в активном режиме, оставив его лишь как запасной вариант. У меня тогда хватило смелости и решительности начать кампанию за «стыковочный паритет». Неожиданно нас поддержал главный конструктор В. П. Мишин, которому мы написали докладную.
Многомесячная борьба закончилась промежуточной победой: предусмотрели вторую стыковку, которую назвали тестовой. О том, что из этого получилось, будет подробно рассказано в конце главы. Недаром у нас говорят: всякая инициатива наказуема, мы оказались совсем недалеко от этого.
Американское же руководство выражало гораздо больше беспокойства по поводу надежности других систем корабля «Союз», в частности его модернизации после катастрофы «Союза-11», а также загадочного полета «Салюта-2» [«Алмаз» был запущен 3 апреля 1973 года. Ему дали наименование «Салют-2». Сразу же по выходе на орбиту обнаружили разгерметизацию станции.”Салют-2”. — из книги Б. Чертока"Ракеты и люди". Кроме того, 11 мая 1973 года была запущена третья ДОС типа «Салют», пролетавшая всего 10 суток: в результате отказа системы ориентации на первом же витке было израсходовано все топливо. Учитывая предыдущий случай о запуске станции «Салют» сразу не объявили, а когда стало понятно, что лучше об этом и не объявлять, было сообщено о запуске спутника «Космос-557» — прим. ред.]. Другой острой темой, вызвавшей длительные и трудные дебаты, стал подход к информации общественности о совместном проекте.
Наряду с текущими проблемами на встрече рассматривался вопрос создания совместимых средств сближения для будущих кораблей и станций. Стороны согласовали общие требования к системам, которые старались привязать к ближайшим программам: американцы — к «Спейс Шаттлу», мы — к станциям «Салют». Однако планы были недостаточно конкретными. Забегая вперед, должен сказать, что вскоре работа в этом направлении замедлилась, а через два–три года и вовсе остановилась. Причиной тому стала политика, от которой полностью зависела наша совместная инженерная деятельность.