Главные и генеральные конструкторы были номенклатурой ЦК КПСС. Это нередко создавало противоречия, и даже конфликты, в руководстве отраслями промышленности, прежде всего в РК–отрасли, к которой советские лидеры проявляли повышенный интерес. Сталин, Хрущев, Брежнев — каждый по–своему заботились о ракетчиках. Противоречия обострялись, если главный устанавливал прямые связи с вождем. Примеров тому можно найти много и в сталинские, и в хрущевские времена.
Глушко не только был назначен Генеральным фактически через голову министра. Одновременно он стал официальным консультантом Брежнева по РКТ. Его «кремлевка» часто соединялась и с Кремлем, и со Старой площадью.
Руководить отраслью в таких условиях было трудной задачей. Чтобы сделать своих подчиненных более управляемыми, министрам приходилось прибегать к тактическим уловкам. Так было и с Глушко, который первые три года являлся Генеральным конструктором и генеральным директором НПО «Энергия». В 1977 году сдвоенную должность разделили. MOM — наше министерство прислало своего генерального директора. Им стал В. Д. Вачнадзе, который до начала 70–х работал главным инженером ЗЭМ, затем его забрали наверх, назначив начальником главка в МОМе, а через этот трамплин он снова вернулся к нам уже на высший уровень руководства.
Вначале, после прихода Вачнадзе, Глушко очень переживал по поводу ограничения его власти над им же созданным НПО «Энергия». Однако вскоре ему стали очевидны положительные аспекты такого двоевластия: теперь он был избавлен от многих рутинных забот, мог сосредоточиться на главном деле своей жизни — освоении Вселенной.
Действительно, Глушко, вначале как главный конструктор ракетных двигателей, а затем как наш Генеральный конструктор, свою жизнь посвятил тому, чтобы летать быстрее, выше, продолжительнее. Позднее под его руководством создали самую мощную ракету «Энергия», сконструировали и отработали для нее самый мощный ракетный двигатель и приложили максимум усилий, чтобы установить рекорды продолжительности полета космонавтов на орбите. Только благодаря его настойчивости в космосе снова побывала женщина. Как многие великие люди, наш Генеральный заботился о том, чтобы в отряде были не только хорошо подготовленные летчицы, но и привлекательные женщины.
Но одних рекордов было недостаточно, о них следовало говорить во всеуслышание. Для этого Глушко старался использовать все формы пропаганды: средства массовой информации, книги, и даже памятники. Он опубликовал несколько книг, последняя из них — «Развитие ракетостроения и космонавтики в СССР». Он стал инициатором издания малой, а затем в целом очень хорошей, полноформатной «Энциклопедии космонавтики». Во всех изданиях неизменно подчеркивался личный вклад основоположника двигательного ракетостроения в стране. Люди техники, инженеры, любят цифры, их привлекают количественные показатели. Для Глушко любимыми показателями стали тонны полезного груза, выведенного в космос с помощью созданных им ракетных двигателей, при этом отдельно приводилась масса последних ступеней ракет, также выведенных на орбиты, несмотря на то, что нередко они засоряли космос. Число человеко–часов, проведенных космонавтами на орбите, и многие другие количественные показатели стали для нашего Генерального елеем.
«Космонавтика является моим идеалом, целью моей жизни, которую я хочу посвятить этому великому делу», — писал Глушко. Так оно и было.
На его родине, в Одессе, напротив памятника Дюку Ришелье при жизни установили памятник Глушко, причем сам Валентин Петрович приложил немало усилий для того, чтобы его соорудили. А много лет спустя, в посмертном завещании, он дал наказ развеять свой прах в космосе, на межпланетной орбите.
Таков был наш и не наш В. П.
2.12 Жаркое лето 1974 года
Мы улетали в Америку 1 июля 1974 года, в самый разгар лета. В то время в Москве проходила встреча на высшем уровне. Тогда никто еще не подозревал, что этот саммит Брежнева и Никсона окажется последним. То, что нас ждала еще более жаркая погода в Хьюстоне, было понятно. Но мы даже не могли предположить, какие политические события произойдут через месяц с небольшим, что с них начнутся изменения в отношениях между делегациями и высокими руководителями и что они в конце концов повернут наши будущие планы вспять. Через полтора месяца американский президент уйдет в отставку под напором объединившейся против него оппозиции, среди которой экстремисты антисоветизма играли далеко не последнюю роль. Мы также не могли знать, какие испытания приготовила нам судьба, а вернее, система, в которой мы жили и работали.
На предыдущей, апрельской, встрече согласовали детальную программу квалификационных испытаний. Нам предстоял второй круг, в каком?то смысле повторение осенних работ 1973 года. Состав испытательной команды тоже почти не изменился. Появился лишь новый переводчик. Наш проверенный Олег Першиков («Илвик»), сказав нам «do?svidania?time» еще в декабре, остался в Нью–Йорке. Он перешел на другой, более высокий международный уровень — в ООН. Главный поставщик переводчиков для ЭПАСа ИКИ рекомендовал нам молодого смазливого парня, которого тоже, следуя американскому произношению, прозвали Ленойд. Мы не были наивными новичками и знали, что с такими нужно вести себя осторожно. Но то, что произошло потом, предвидеть было трудно.
Один из моих любимых писателей — Василь Быков. Из его книг я узнал, как жили и умирали партизаны и подпольщики в годы войны, как умудрялись сохранить верность в застенках и как становились предателями. Запомнился рассказ о партизанском отряде, в который пришли двое новичков. Несмотря на подозрение, что один из них предатель, командир решил дать им испытательный срок. Потом он горько жалел об этом, надо было сразу убрать обоих. У войны свои суровые законы, у партизан — тем более.
Мирная жизнь — не война, но параллели порой все же напрашиваются. Предательство способно убить человека в любое время.
Я хорошо запомнил, что из?за жаркой погоды провел последнюю ночь не в Москве, а на даче, которая находилась на Ленинградском шоссе, ближе к аэропорту «Шереметьево». Телефона там не было, и это тоже сыграло свою роль в последующих событиях, почти как в детективной истории.
Посадка на самолет прошла как дурное предзнаменование. «Аэрофлот» всегда строго следил за весом багажа. Советские зарубежники обычно возили много, как туда, так и обратно. Чаще всего на ручную кладь и на перевес в один–два килограмма смотрели сквозь пальцы. В тот жаркий день попался иезуитски дотошный таможенник. Он не только проверил нашу поклажу, но стал заново перевешивать все, что подготовили на длительный срок. Проверка затянулась, мы опаздывали на рейс. «Ничего, полетите следующим самолетом», — успокаивал таможенник. Каким следующим? Нас, скорее, уволят. Однако, когда «иезуит» увидел, что выгружаются бутылки, он вдруг сказал, что водка нам необходима, так как мы летели надолго. Одна из этих бутылок прибавила нам проблем.
Прилетев в Хьюстон, мы сразу попали, как говорится, «с корабля на бал», 4 июля — День Независимости США. Запомнился праздничный город, много людей с национальными флагами и машины, машины. Один американец приехал даже на настоящем танке времен войны, почти как на парад на Красной площади. Как удалось приватизировать боевую машину, пусть и со снятой пушкой, было загадкой. Через 20 лет нам пришлось увидеть и не такое у себя в стране.
Еще через десять дней мы вместе с коллегами отмечали пятилетнюю годовщину первой посадки на Луну. Похоже, нам досталось слишком много праздников и народных гуляний, — не к добру. Хотя Советы не побывали на Луне, без русской водки во время торжества не обошлось. Та самая бутылка «Столичной» наделала тогда много шума в Хьюстоне. Еще больше она причинила неприятностей нам в Москве, правда, это произошло уже осенью.