В свободное время мы также ездили на Галвестон–бич. Там, в теплом море, можно было не только поплавать. В горячем песке хорошо прогревалась нога. Вскоре один из коллег пригласил нас на морскую прогулку, У его соседа, владельца магазина мужской одежды, была роскошная яхта. Нырнув прямо с борта яхты, я обнаружил на руке часы, от соленой воды им, конечно, пришел капут. Больше всех почему?то переживал хозяин яхты. Он даже предлагал мне взамен свои. Его логика была по–своему железная: «Владимир, это же моя яхта, с которой ты прыгнул». Да, но я прыгнул вниз головой, и это была моя голова. Ему понравилась моя логика. Нам еще предстояло встретиться.
В начале августа наступил заключительный этап открытой антиниксоновской кампании, свидетелями которой мы стали. Мы даже не могли себе представить, чтобы еще до отставки о действующем президенте по телевидению на всю страну можно было сказать: «Это уже дохлая крыса, которую осталось только взять за хвост и вышвырнуть из Белого дома». Через пару дней, 8 августа, в субботу, Джек Уэйт предупредил нас, что в 3 часа ожидается выступление опального президента. До сих пор лицо Никсона, мокрое от слез, стоит перед моими глазами.
Тогда мы не понимали, как сильно это событие отразится на отношениях между СССР и США и на наших совместных космических проектах.
В конце августа после завершения динамических испытаний оставалось составить отчет и подписать протокол. Приближался конец августа, а на начало сентября запланировали провести пленарную встречу в Москве. Наша рабочая группа могла решить все вопросы, где угодно, в Москве или в Хьюстоне. Однако Бобу Уайту, видимо, тоже надоело жаркое техасское лето, «им завладело беспокойство, охота к перемене мест». Американцам не терпелось в Москву, туда собиралась хорошая компания. Однако поначалу Глен Ланни не хотел брать с собой Билла Криси, — жаловался Уайт, — потому что все конструкторские вопросы вроде бы были уже решены. Требовалось помочь коллеге, тем более что составить перечень проблем не представляло труда. Вскоре Билла включили в список отъезжавших. Этот эпизод подтвердил, что коллегам, так же как нам, очень нравилось летать через океан, несмотря ни на какие расстояния.
Мы собирались в дорогу, свертывали оборудование, на этот раз ничего не оставляя за собой. Отработка и квалификация закончились. Мы еще не знали, что нашему квалификационному АПАСу уже через несколько месяцев предстояло снова побывать в Америке, правда, уже не в жарком Техасе, а в солнечной Калифорнии.
Наспех запаковав багаж, мы вылетели в Москву, где нас встречали наши семьи и… наши коллеги. Им удалось прибыть сюда на день раньше. Самолеты «Пан–Американ» летали, похоже, быстрее аэрофлотовских. Практически без перерыва группа РГЗ приступила к работе, требовалось согласовать программу и другую документацию к очередному этапу испытаний — контрольной стыковке.
В сентябре в Москве стояла очень теплая для этого времени года погода. Обстановка вокруг нас поначалу оставалась спокойной, и мы старались развлечь своих коллег, насколько это позволяли наши возможности.
У американцев возникали свои проблемы. Характерный эпизод произошел с Юджином Сернаном, командиром последнего прилунившегося «Аполлона-17», активным участником ЭПАСа. Он вместе с директором проекта Ланни много раз приезжал в Москву и, по его словам, каждый раз испытывал затруднения, как и где истратить рублевую валюту. Все американцы получали советскую норму — 10 рублей в день, которая считалась эквивалентной нашей американской — в долларах. Проблема решилась сама собой, когда астронавт приехал в Москву с женой. «Все рубли, — жаловался Юджин, — исчезли куда?то в первый же день». Чтобы его как?то утешить, я рассказал анекдот из цикла «армянское радио»:
— Может ли женщина сделать из человека миллионера?
— Может, если он… миллиардер.
Американец был в восторге. Похоже, что за свои рубли он получил удовольствие не меньшее, чем его жена.
В конце недели мы с Евгением Духовским организовали необычный пикник на конноспортивной базе. По просьбе Галины Иннокентиевны Гвоздевой, матери Евгения, заслуженного мастера спорта по конному спорту, прошла команда принять американцев аж через само Министерство обороны, которому подчинялась база. Как позже рассказали офицеры–конники, им пришлось целый день готовиться к приему гостей. Они вычищали и вылизывали все, от подъездов до конюшен, и гоняли отобранных заранее самых спокойных лошадей до такой кондиции, чтобы у них не возникло ни малейшего желания выкинуть из седла американского астронавта Дэвида Скотта, также побывавшего на Луне, и нас, космических дизайнеров. Офицеры ругались последними словами, но дисциплину в армии в те времена блюли строго.
Наряду со спортивно–культурной программой американских коллег угостили первоклассным шашлыком, который запивали домашним квасом, приготовленным Евгением, мастером на все руки. Баранина для шашлыка также имела свою характерную для того времени предысторию. Ее достали в центральном гастрономе «Арбатский», по звонку из другого могучего министерства — торговли. Дополнительные сложности возникли уже в подсобке, где разделывали мясные туши. Когда мясник, отрубивший нам бараний зад, узнал, что такое шикарное мясо предназначалось для американцев, с которыми он встречался, как мне помнится, еще на Эльбе в 1945 году и почему?то вынес с тех времен далеко не союзнические чувства, то пытался забрать дефицит обратно. Но было уже поздно.
В разгар конноспортивного пикника приехал космонавт Севастьянов и увез от нас коллегу–астронавта. Вечер оказался отчасти испорченным. Я долго не мог простить Виталию этого, несмотря на его дружеские отношения, пока много лет спустя он не оказал неоценимую услугу «Космической Регате», работавшей тогда над проектом первого Солнечного паруса. Жаркое лето заканчивалось. Наступала осень.
2.13 Неприятности дома
По сути, это неприятный рассказ, и не только потому, что в нем говорится о неприятностях, с которыми мне и моим товарищам пришлось столкнуться после жаркого лета в Хьюстоне. Это рассказ о темной стороне ЭПАСа, он повествует о тех ненужных осложнениях, с которыми приходилось не раз сталкиваться нам, открытым участникам международного проекта. Эти обстоятельства унижали наше достоинство и превращали нас, по определению, представителей передового отряда советских специалистов, в каких?то неполноценных «гомо совьетикус» в глазах наших американских коллег.
Я писал этот рассказ с неприязнью: как будто снова, как и 20 лет назад, пришлось оправдываться в мелких проступках, которые совершал и которые — нет. Наверно, поэтому я старался скрасить свое повествование юмором, не знаю, насколько это оказалось уместным и насколько мне это удалось.
Режим, принуждавший вести «двойную жизнь», уже этим ставил нас в двусмысленное положение, заставляя лукавить без особой нужды. Но этого оказалось мало. Советская мораль — тема большая, непростая и неоднозначная. Советский человек за границей — это еще более искаженное явление.
С одной стороны, ЭПАС обострил эти условные противоречия, с другой — давал возможность наблюдательным органам отличиться за наш счет, проявить себя, продемонстрировать сверхпреданность режиму и служебное рвение. Аналоги тому можно без труда найти в истории цивилизации: в борьбе за веру, за чистоту идей и за коммунистическое счастье всего человечества.
Конечно, нас никто не ссылал и не приговаривал к расстрелу. В этом смысле мы оказались намного счастливее своих отцов и дедов. Однако кагэбэшники брежневской эпохи тоже руководствовались другими мотивами. Энкавэдэшники, по крайней мере, могли оправдывать свои действия разнарядками на количество шпионов и вредителей, которые они получали с самого верха, под лозунгом выполнения великих целей по пути к светлому будущему. Насколько мне известно, брежневское Политбюро не ставило перед нашим КГБ подобных задач. Что общего было между этими двумя фазами на пути к коммунизму, так это то, что чекисты служили своему делу по–разному. Истина и ложь конкретны, а человека делает мораль, совсем разными они оказались и вокруг ЭПАСа.