Контрразведка не могла прославиться тем, что называлось защитой от происков агентов империализма. Поймать американских шпионов было трудно всегда, в годы ЭПАСа, насколько мне известно, вообще оказалось непосильным для нашей контрразведки, а вот подловить на мелких грехах своих, демонстрируя бдительность и имитируя эффективность, оказалось гораздо проще. Причем первые успехи в «охоте на ведьм» показали карьеристам быстрый путь к успеху. Трудность состояла в том, что мы, большинство открытых участников ЭПАСа, как законопослушные граждане, не нарушали установленного режима во всех смыслах этого слова. Эти особенности привели к тому, что порой у нас стали искать даже небольшие огрехи, ловить нас на мелочах.
Тогда, осенью 1974–го, несмотря на весь прессинг и угрозы, мы никого не предали и не продались сами.
Вернувшись в конце жаркого лета 1974 года в Москву в хорошем настроении после успешного завершения квалификационных испытаний, мы еще не знали, какое новое испытание подготовила нам судьба. Судьба или не судьба, но кто?то уже разыгрывал свою карту на высокой международной арене.
Надо сказать, что в 1974 году резко ужесточился режим для открытых космических специалистов, работавших на переднем крае ЭПАСа, в тылу потенциального противника и на нейтральной полосе. На это имелось несколько причин. Кому?то очень захотелось выслужиться, кто?то просто стал завидовать, считая нас гастролерами. Может быть, так оно отчасти и было. Гораздо опаснее для нас оказалось то, что некоторые сотрудники КГБ, отвечавшие за контрразведку, пытались делать карьеру в «охоте на ведьм».
В русском языке слово «режим» имеет несколько значений. Оно было очень распространено в среде закрытых ведомств и организаций, пресловутых «почтовых ящиков»: режимное предприятие, режим секретности, отдел режима, нарушение режима. Последнее словосочетание часто встречалось также в спортивных кругах, однако там оно совершенно не связывалось с выдачей государственных секретов, а относилось в основном к злоупотреблению алкоголем. Если спортсмен загулял, напился, говорилось — он нарушил режим. Что касается нас, то золотой осенью 1973 года, когда с нами обходились нормально, почти «по–человечески», моя команда не нарушала никакие виды режима. Летом 1974 года, когда мрачные тучи нависли над эпасовскими командами, мы продолжали вести себя точно так же. Более того, наш стиль жизни соответствовал комсомольским заповедям, так нас вырастили и воспитали. Как коротко сказал бы Юрий Гагарин; мы делали все так, как учили.
Одна из этих (правда, не гагаринских) заповедей звучала так: физические упражнения помогают при воздержании. Нас, правда, никто не провоцировал в части сексуальных отношений, если не считать, пожалуй, одного эпизода, о котором стоит рассказать. Как?то Норма, секретарь Джека Уэйта, пригласила всю нашу команду на вечеринку. Вслед за нами появились несколько молодых женщин: симпатичная Мэрилен из Public relations (отдела по связям с общественностью) и несколько учительниц из соседних с нами школ. Но мы не дрогнули, сохранив верность своим женщинам и железным принципам. Нам даже удалось посмеяться над собой, слушая по уик–эндам Высоцкого:
Откровенно говоря, внешних соблазнов было немало. Вокруг — множество хорошеньких женщин разного цвета кожи, включая необычный шоколадный цвет и, возможно, — вкус. Дело молодое, как сказало бы булгаковское «собачье сердце». А молодость, как известно, порой гораздо сильнее и воспитания, и чувства долга.
Именно «женскую карту» разыграли в январе 1974 года во время короткой поездки в Хьюстон, когда контрразведчик, отвечавший за режим на выезде, умело, можно сказать, профессионально, засек одного члена группы жизнеобеспечения с американской переводчицей. Дело раздули, и несчастного парня выгнали и с работы, и из партии. Большинство из нас осуждало обе стороны этой драмы: как члена команды, которому не следовало думать только о себе и жить первыми инстинктами (о любви речи там не было), так и тех, кто проявил особое усердие, можно сказать, рвение и получил продвижение по служебной лестнице.
Из?за этой истории особенно пострадал руководитель группы И. В. Лавров — уникальный специалист, с широким кругозором и опытом, к тому же ветеран войны. Будучи старше, он отличался от многих из нас раскованностью, даже смелостью участника настоящих сражений, мог говорить и вести себя нестандартно, не как все. Он говорил, что мы научились воевать только к 1943 году, а вот победить бюрократию он был не в силах. «Преступление» не тянуло на такие строгие меры, как, например, исключение из партии или из команды, поэтому Лаврова «только»… сделали невыездным. (Такое случалось и среди спортсменов, которым за нарушение режима или за другие грехи не разрешалось ездить за границу.) Заместителем руководителя РГ5 назначили Ю. С. Долгополова, который до этого занимался космическим провиантом. Он был членом большого парткома предприятия, можно сказать, нашим партийным боссом. После того как решили усилить роль партии при выездах за границу, он всегда был первым кандидатом на место выездного парторга на пленарных встречах в Хьюстоне, хотя, откровенно говоря, тоже был не без греха. Что пострадало больше всего, так это работа над проектом как раз в части жизнеобеспечения, не говоря уже о человеческом достоинстве.
После случая с американской переводчицей легкого поведения «охота на ведьм» развернулась вовсю. Все оказались под подозрением, за исключением, пожалуй, Бушуева — «жена Цезаря вне подозрений». Зацепили даже заместителя технического директора. У него, как у всех, нашлись мелкие грехи, а вернее, огрехи. Выпил чуть больше положенного и склонил голову на плечо вражеской переводчице и… еще немного, и накопился компромат, чтобы покатить очередной «баллон».
Ох, как не просто нам было выполнять важнейшие постановления партии и правительства.
Согласно общепринятой практике, которая подтверждалась инструкциями и так называемыми директивными указаниями для каждой делегации, выезжавшей за рубеж или принимавшей иностранцев в стране, после встречи необходимо было представить экспресс- и технический отчеты. В первый включалась информация обо всех контактах с иностранцами, о посещениях и о самих специалистах и неспециалистах. ЭПАС был длительной программой, связи установились устойчивые, поэтому их копали глубоко. У нас постоянно поддерживалась и подогревалась подозрительность к коллегам. Например, мне старались внушить, что Боб Уайт — профессиональный разведчик (вернее, шпион, это у нас все — разведчики), в подтверждение чего многозначительно утверждалось, что он исчезал из Хьюстона куда?то года на два. Из этого следовало сделать вывод: если твой коллега шпион, ты должен стать разведчиком.
Иногда казалось: а может быть, они правы, ведь профессионалы информированы гораздо больше и… вообще! Только годы спустя, уже в период гласности, многое стало понятнее. Мы все писали экспресс–отчеты. Большинство из нас понимали, что служба безопасности имелась у обеих сторон, обе выполняли свои обязанности. Помню, как в Нью–Йоркском аэропорту еще в марте 1972 года нашей группе пришлось ожидать самолет на Хьюстон в течение нескольких часов. К нам подошел мужчина и, умело «войдя в контакт», пригласил в салон первого класса. Не знаю, какие главные функции он выполнял, но по крайней мере не выведывал никаких секретов. Стало даже как?то спокойнее, когда он вручил нам наклейку с эмблемой security (безопасность) — ведь мы путешествовали одни, это был первый самостоятельный вояж стыковщиков в Хьюстон. В Москве пришлось с сожалением приложить эту красивую эмблему к нашему экспресс–отчету.
Как я уже рассказывал, при первом посещении фирмы «Рокуэлл» в ноябре 1973 года к нам присоединилось московское пополнение. Среди них оказались сразу несколько новобранцев, в том числе С. С. Темнов, мой старейший расчетчик, прочнист, конструктор, испытатель, в общем, специалист на все руки. Почему?то американцам он поначалу показался подозрительным: маленький, в очках, значит — шпион. Его решили проверить. Испуганный Станислав (шутки в сторону, первый раз в логове империализма) вбежал в кабинет: «Меня куда?то зовут, говорят — побеседовать… по технике». Я постарался успокоить его: «Стаc, ты знаешь намного больше их всех, не бойся, иди». Через полчаса Темнов вернулся целый, невредимый и довольный. Больше моих людей американская контрразведка никогда никуда не вызывала.