Вслед за директорами стали выступать руководители рабочих групп. Наконец, очередь дошла до РГЗ. Мне хотелось произнести что?то емкое, что соответствовало бы торжественному моменту. Я сказал так: «Нам удалось сделать нашу программу успешной только потому, что мы стояли на плечах гигантов» [Когда Исаака Ньютона спросили, каким образом ему удалось сделать великие открытия, он казал: «Потому что я стоял на плечах гигантов»].
Мы стояли на плечах своих великих народов и смогли дотянуться друг до друга, свершив задуманное. Мы состыковались высоко над Землей на виду у всех стран и континентов».
Мне тогда казалось, что это несколько патетическое выступление было уместным. Конструкторы и испытатели, рабочие и технологи спроектировали наши корабли и запустили их в космос, управляли ими на орбите и благополучно вернули на Землю. Мы опирались на молодых и ветеранов, на соратников Королева, на тех, кто вернулся с войны и кто ковал оружие в тылу, на их сыновей и дочерей, на детей войны, на всех тех, кто создал советскую ракетно–космическую технику, сделав ее символом XX века.
Запустив спутник, затем послав в космос первого человека, мы разбудили Америку, ее науку, инженерию и индустрию. В результате американцы совершили техническое чудо XX столетия; создали ракету «Сатурн» и корабль «Аполлон». На этой супертехнике первые земляне высадились на другую планету. После этих начальных «витков», после разобщенных «орбит» космонавтика и астронавтика соединились в совместном проекте, в ЭПАСе. В том, что мы состыковали на орбите наш советский «Союз» с американским «Аполлоном», было много символического. Спираль развития сделала очередной оборот, продвинув наши народы на новый уровень, вывела земную цивилизацию к началу следующего витка.
Спираль в отличие от круга непредсказуема, никто не знает, куда повернет ее следующий виток и на какую высоту он поднимется.
Во время заключительной встречи обстановка вокруг нас оставалась напряженной. В составе делегации находился начальник 1–го главного управления нашего министерства. Видимо, руководство считало, что надо все еще последить за нами и за сохранением государственной тайны, а вдруг результаты высокой миссии будут изложены либо истолкованы превратно или вдруг кому?нибудь из нас вздумается сделать какую?нибудь глупость, выкинуть фортель. Мы оставались верными нашим принципам до конца и, достав из наших тайников, оставшихся после жаркого лета 1974 года, футбольный мяч, старались таким путем внести свой вклад в разрядку международной и прочей напряженности. Наши действия получили одобрение.
В последний вечер в Хьюстоне участники ЭПАСа собрались вместе на прощальный коктейль. Держа в руках бокал джина с тоником и медленно продвигаясь в тесной толпе хорошо знакомых, но на редкость в тот вечер раскованных людей, можно было поговорить со всеми, с кем хотелось, заглянуть им в глаза и, забыв осторожность, обнять и даже поцеловать на прощание.
Мы уезжали с грустным чувством. Общая атмосфера встречи, ретроспективный характер переговоров, заключительный отчет без планов на будущее не прибавляли оптимизма. Чувствовалось, что программа действительно закончилась, и в первый раз показалось, что у нас вместе нет продолжения, нет будущего.
В последний раз переночевав по традиции в Нью–Йорке и сделав последние покупки в «даунтауне», мы погрузились в наш аэрофлотовский флагман Ил-62. Последний разбег по американской земле, и вот уже далеко внизу остались светлые линии уходящих дорог и стройные ряды чужих домов. Тогда никто из нас не мог знать, что пройдет почти 20 лет, прежде чем мы снова встретимся. И уж, конечно, никто не мог предположить, какие катаклизмы произойдут в Советском Союзе к тому времени, невозможно было представить, что страна будет совсем не та и мы сами станем другими.
Прощай, Америка! Я тебя больше не увижу. Так действительно думалось мне, прислонившемуся к темному иллюминатору. Мне и сегодня кажется, что та наша жизнь закончилась поздней осенью 1975 года и где?то начиналась новая жизнь.
2.19 На всю оставшуюся жизнь
О войне сложено много прекрасных русских песен. В одной из них есть такие слова: «…На всю оставшуюся жизнь нам хватит подвигов и славы…»
«Хомо сапиэнс» — существо социальное. Не хлебом единым жив человек — это известно давно. Ему обязательно нужно поделиться результатами своей деятельности, своими успехами и достижениями. Мы нуждаемся в том, чтобы нас признавали. Нам нравится, когда хвалят и награждают. Все социальные системы во все времена и у всех народов осознавали важность этой стороны человеческой природы и старались использовать все так называемые моральные стимулы (наряду с материальными, конечно), чтобы развивать человеческие сообщества, укрепляя их основы и уклады. Наше социалистическое государство не было исключением. Более того, коммунистическая партия, «вдохновитель и организатор всех наших побед», развила и подняла на высшую ступень многие приемы морального стимулирования, возвела эти стимулы на уровень настоящего искусства.
Кто?то, наверно, посмеется надо мной, прочитав этот рассказ. Труднее смеяться над собой. Мы — рабы своих пристрастий и эмоций. Это не самое худшее бремя, которое приходится нести и от которого хотелось бы избавиться. Вот с таким настроем писались эти строки. Интересно, что из этого получилось?..
В Советском Союзе, начиная с 30–х годов, стала внедряться практика награждения орденами и медалями за высокие достижения в науке и технике и постепенно сложилась целая система различных поощрений. Они действительно стимулировали прогресс, активизировали работу, творчество и изобретательство при выполнении государственных задач, которые ставились партией и правительством в виде многочисленных постановлений, особенно в военно–промышленном комплексе — ВПК. Плановая экономика развитого социализма коснулась и наградной стороны жизни ВПК. В постановлениях ЦК и Совмина в дополнение к обязанностям стали включать права и поощрения, в том числе — награды за успешное выполнение работ, количество и достоинство «знаков», то есть перечень орденов и медалей, а также госпремий разного уровня, в зависимости от значимости проекта.
При Сталине высшие премии назывались сталинскими, а после развенчания культа личности — ленинскими.
Начав работать в ОКБ-1 у Королева, я попал в коллектив, который вступил в полосу почти беспрерывных достижений. Вокруг было столько награжденных: за «семерку» и другие ракеты, за спутник, за «Восток» и «Восход», за «Молнию», за Луну и Венеру. Мне, как человеку честолюбивому, конечно, тоже хотелось получить какую?нибудь награду, но тогда я был еще молодым человеком. Наверно, мне не хватало еще каких?то качеств для того, чтобы получать награды.
Награждение зачастую приурочивалось к этапам государственного планирования — к концу пятилеток. Первый раз награда чуть не «скатилась на мою грудь» как раз за пятилетку в конце 60–х. Вернувшись из отпуска, я узнал, что мое имя попало в список сразу на орден Красного Знамени. Как мне рассказал Л. Вильницкий, отдел кадров по настоянию С. О. Охапкина, первого зама, ведавшего конструкторскими подразделениями, срочно запросил кандидатуру от нашего отдела, и обязательно — конструктора. Меня уже поздравляли друзья, но вскоре разговоры прекратились: то ли список затерялся в коридорах власти, то ли моя фамилия затерялась в общих списках. Так что это мое Знамя в отличие от эксперимента в космосе под тем же названием [Космический эксперимент под названием «Знамя-2» был выполнен через 20 лет, когда на орбите мы развернули мидель первого солнечного паруса] не состоялось.
С годами большая часть орденов и медалей за пятилетку стала расходиться по общепромышленным министерствам, выделялась трудящимся деревни, доставалась председателям колхозов и директорам совхозов, механизаторам и чабанам, свинаркам и дояркам: они по–настоящему кормили страну, а кушать, как известно, хочется и простым людям, и лауреатам и каждый день.