И да, если у вас есть какая-нибудь интересная (А еще лучше если и слегка с извращением) идейка на драбблик по рейло, пишите смело. Вполне могу исполнить, если попрет)))
— Не трогай! — слышится предупреждающий крик откуда-то позади, и Дейзи тут же убирает руки от кружки, оставленной на самом краю стола. Это просто белая кружка, с еле заметной трещинкой по краю, и выглядит она совершенно ничейной. Брошенной посреди моря бумаг с чужими репликами. Такой одинокой.
— Не стоит, — предупредительно качает головой Оскар Айзек, на его лице сейчас нет никакого веселья, и он, правда, не подшучивает над нею, как иногда делает над своими коллегами, — Он не любит, когда берут его вещи.
Кто такой он, Дейзи понимает сразу.
Адам.
Она тут же прижимает руки к груди, вместе со злосчастным сценарием, помятым и свернутым в трубочку. И пятится назад, не оборачиваясь, пока не врезается в кого-то спиной. Ее пятка оказывается на чужой ступне, слишком большой, чтобы удержаться, и она машет руками, пытаясь не упасть. Поздно. Ее не спасают даже несколько лет танцев, и грязные подошвы протаптываются по чужой обуви.
Когда Дейзи оборачивается, чтобы извиниться, то понимает, кто перед нею. Хмурый обладатель забытой кружки.
— Из…извини, я не хоте… — что-то нелепо бормочет она, а он проходится по ней не самым дружелюбным взглядом, под которым хочется испариться. Или провалиться под пару десятков этажей.
— Не важно, — бросает он короткое, мельком глядя на свой ботинок, на котором сереет отпечаток ее старого и стоптанного конверса. Наверное, это очень дорогие ботинки, не чета ее спортивной обуви, потому что взгляд его еще мрачнеет. — Просто уйди.
То, что они играют общую партию, еще ничего не значит, понимает Дейзи. И понимает она это прекрасно. Они не только на разных сторонах, их разделяет и разница в возрасте. Рядом с ним, таким высоченным и всегда замкнутым, молчаливым, она кажется себе еще более громкой, шумной и неуместной. Как сейчас.
И еще она понимает, что им вовсе не обязательно общаться.
Откуда-то сбоку к ней на помощь приходит Оскар, всегда вежливый и милый Оскар, способный растопить даже самое ледяное сердце:
— Да уж, не очень вышло. Не стоило тебе ее пугать, Адам. Пойдем, Дейзи. Надо репетировать.
Ей даже не удается извиниться толком. Оскар тянет ее за руку, и она только потом понимает — у них с Айзеком вообще нет ни одной общей реплики, так что он просто спасал ее от унижения или ледяного равнодушия.
— Вообще-то, он очень даже милый. Когда в духе. Но сегодня все кувырком, — Оскар утаскивает ее в один из уголков их репетиционного помещения и там пытается объяснить. Она же новенькая. И приехала на репетиции куда позже, всего несколько дней назад. — Кажется, что-то с каскадером не задалось. Они репетировали боевку и сломали пару ребер.
— Что? — ей рассказывали, что на съемках всякое бывает. И пальцы ломают, и зубы палкой легко выбить, но ребра? — Этого не может быть, — Дейзи нервно оборачивается, комкая в руках свой сценарий.
Адам подходит к столу и забирает свою кружку. Даже отсюда она видит, как проходятся его пальцы по тонкой трещине у кромки. Слишком лично. И нежно.
Наверное, ему нравятся такие вещи. С выщербиной. Легким надломом и непохожестью на остальных.
— Он отойдет. Пару дней, и все будет в порядке. Помню, когда репетировали сцену с моим допросом, я думал, он меня на самом деле задушит, — Оскар, кажется, пытается ее развеселить или отвлечь, но все это время она как идиотка пялится на белую кружку в руках Адама.
Дейзи даже не знает, хочется ли ей представить себя на ее месте или нет, потому что, если расписание не врет, следующая читка будет именно ее и Адама.
И тогда он припомнит ей все.
Та самая сцена. Та самая, в которой ей полагается плакать. Дрожать. И бояться его.
Дейзи смотрит на себя в зеркало, пользуясь тем, что у нее еще осталось немного времени до читки, и тем, что это женский туалет, в котором нет никого, кроме нее и отражения. Зеркальный двойник выглядит бледно, а в глазах пляшет страх.
— Мы справимся, Рэй, — она уже и не знает, кого убеждает. Себя? Или свою вымышленную подругу, ставшую ее вторым Я на последние полгода. Да какая разница.
Через полчаса будет уже совсем не важно.
Дейзи вытягивает из пучка шпильки и бросает их на край раковины. А затем вынимает из кармана джинсов резинки, перехватывая волосы в три пучка.
Никакой Дейзи больше нет. На нее смотрит бледная, но решительная Рэй, одинокая и никому не нужная мусорщица, с которой ему все же не справиться.
Она сможет.
Все меняется. К их прогонке остается только Адам, режиссер, старающийся держаться позади границы света в центре комнаты, и парочка темных силуэтов на периферии взгляда. Когда она выходит на середину и закрывает глаза, всех этих людей больше нет.
Дейзи набирает в грудь воздуха и медленно выдыхает, и затем заводит руки за спину, сцепляя ладони в замок. Она одна. Она беспомощна. И открывает глаза.
Еле удерживаясь, чтобы не отшатнуться, потому что на нее смотрит Кайло Рен.
Этот взгляд ни с чем не спутаешь. Замкнутый и молчаливый Адам исчезает, оставляя вместо себя совершенно другого человека.
Слишком одержимого своими демонами, чтобы удерживать их на цепи. Черные глаза скользят по вырезу ее рубашки, спускаются ниже, оглядывая голодно, словно свою добычу. Они пробивают ее насквозь, оставляя только ощущение паники.
— Где я? — шепчет Дейзи, потому что вокруг нее, скованной чужим взглядом, вырастают стены пыточной камеры.
— У меня в гостях, — он даже улыбается. Самым краешком губы, довольно, и складывает руки перед собой, палец к пальцу.
Располагайся, — говорит его взгляд, — потому что ты здесь надолго. Навсегда.
Ему не нужно снимать шлем. Не нужно менять голос, от ровного и безэмоционального к более чувственному, темному тону.
Темноты в его взгляде хватает. За плечами Адама тянется мрак и обреченность, расползаясь невидимым плащом поверх идеальных линий костюма. Весь он сейчас — современный хищник, оглядывающий свою застывшую жертву так, будто ему хочется раздеть ее и сожрать на ужин.
В голове теряются мысли и слова, и она путается.
Вместо того чтобы противостоять ему, Дейзи просто молчит, понимая, что ни один костюм, ни одна прическа на свете не превратят ее в другого человека. Она боится его. И так, что колени дрожат, подгибаясь.
— Ладно, хватит, — ее спасает режиссер. — Завтра продолжим с этого места, мы все слишком устали.
Дейзи поднимает взгляд — прямоугольники окон сочатся чернотой, которую не разгонит ни один свет города. Они слишком высоко, застряли где-то между небом и землей на двадцать-каком-то этаже, и оседает прямо на пол.
Где-то позади нее ходят люди, мимо на одно мгновение мелькает черный ботинок Адама, которому теперь нет дела до нее и ее проваленной репетиции, до ирреальных страхов и глупых девушек вообще.
— Не забудьте свои сценарии, — доносится чей-то голос уже из дверей лифта. — А то завтра не разберем, где чье, снова.
Она сейчас встанет. Она сможет собраться и подняться на свои ноги, напоминающие кисель, только передохнет. Успокоит колотящееся сердце.
Тем более что она снова одна.
Шум отъезжающего лифта смешивается со стуком крови в ушах в безумный коктейль, и Дейзи делает первую попытку подняться.
Ей еще нужно найти свой рюкзак, брошенный в другой комнате, и вызвать такси.
— Не так быстро, — останавливает ее низкий голос, когда она уже делает шаг, держась за свой злосчастный сценарий, как за спасательный круг. Проход загораживает здоровенная фигура, слишком темная, хотя Дейзи прекрасно знает, кто это.
— Мы еще не закончили, — качает головой Адам. Хотя нет, это все еще Кайло Рен, каким-то чудом перенесшийся в этот мир, и полумрак коридора ему идет, делая еще мрачнее. И опасней. — Мне совсем не нравится то, что ты делаешь.
— Делаю что? — Дейзи лепечет, облизывая пересохшие губы. Внутри нее снова поднимается волна паники, требующая бежать без оглядки.