— Да. Уже не болит.
Кайло отдает ей еду, всю, что выторговал сегодня за последние кредитки — ему нельзя светиться, даже Силой не сможет толком воспользоваться, чтобы защитить свое, если придется, только мелкие фокусы и все — и смотрит, как она жадно ест. Это свежие фрукты, таких на ее пустынной планете нет, и Рэй надкусывает плоды с жадностью, выпивая кисловатый сок.
До чего забавно, на его родной планете это всего лишь сорняк, заглушавший любимые синие цветы матери, Леи. Но сегодня это их ужин.
А затем он вытягивается рядом с узкой кроватью, на полу. С его места ему видна только ее рука, тонкая, смуглая, и пальцы, застывшие в воздухе, словно тянущиеся к нему, чтобы схватиться и больше не отпускать.
Отряд преторианцев прибывает к рассвету, и под их ногами плещется море красного, отбиваясь от бликов на их доспехах.
— Где они? — подсовывают они мерцающие голо-изображения. На одном из них та самая девчонка, брыкавшаяся на плече у своего пленника, но никто из местных понятия не имеет, куда эти двое делись.
Мю-сити необъятен для тех, кто собрался затеряться в нем.
— Тут вы их не найдете, — чешет голову старый гунган. — Считай, что пропали вовсе. Они к космопорту направлялись. Может, с ночным транспортом и ушли.
— Ясно, — кивает алая маска, и за гладким забралом — это гунган понимает почему-то только сейчас — ничего нет. Нет глаз. Нет взгляда. На него будто уставилось нечто, окропленное алым, закутанное в цвет рассвета, шелестящее будто Старая Смерть. — Обыскать порт.
— Так точно.
Они уходят, все вместе, их красные плащи метут каменные ступени вверх, к космопорту, а старый гунган смотрит им вслед.
Он бы и рад сказать, что все было не так. Что эти двое... они ушли в темноту, а не поднимались ввысь, но не может.
Сила не даст ему вымолвить ни словечка.
— Рен? — она стоит над ним на коленях, тормошит, что есть силы, — Кайло!
Солнце делает ее лицо, ее фигуру почти ненастоящей, оно заливает очертания, размывая, и отсюда Рэй напоминает видение. Готовое исчезнуть в любую секунду.
— Они идут, слышишь? — она снова трясет его, берет его руку, сдирает плотную перчатку и прикладывает ладонь к своему виску. — Я видела их.
Ее видения размыты как и она сама сейчас, они словно пыль на свету, искрящаяся, неуловимая, влекомая чужими движениями.
Но сквозь пелену страха прорываются красные силуэты. Окружившие их убежище. Они рядом, Сноук знает, что он близко.
— Ты можешь идти? Сама?
— Нет. Идти смогу. Бежать еще нет, — она с досадой глядит на свою лодыжку и вздыхает. — Но ты можешь позволить мне...
— Нет, Рэй... — он поднимается, рывком. Пробуждение никогда не дается ему легко, а если проспать всю ночь на холодном полу, то и вовсе накатывает, отзывается нытьем в костях, спазмом крутит в голодном желудке. — Мы не станем рисковать. Я понесу тебя. Снова.
— Ладно, — соглашается она. Кривится, раздумывая, но соглашается. — Хорошо.
Прикосновение к ее лицу приходится разорвать, но Рену все равно еще кажется, что по пальцам бежит жар, обугливая самые кончики. И даже под перчатками ощущение не проходит.
Рэй — это все, о чем он может и должен думать сейчас, и это плохо.
Когда он несет ее на руках, прижимая к себе, она хочет взмолиться, поставь меня, дай мне сделать это, боги, просто дай мне разнести этот гребаный город вместе с алыми монстрами, дай мне сравнять его с землей, потому что иначе это сожрет меня.
Иссушит изнутри, оставив только пустоту сожаления.
Боги, Кайло, дай мне наконец возможность позаботиться о тебе взамен.
Но она молчит. Прижавшись ухом к груди, слушает, как стучит его сердце. Поднимая глаза вверх, смотрит, как расцветает всеми оттенками красного искусственное небо под куполом, настолько уродливое, насколько это возможно.
Потому что оно тоже клетка. Размером побольше. И бежать больше некуда.
— Пусти, — не просит, требует она, глядя, как растет облако алого на ступенях вверху.
Преторианцы Сноука напоминают статуи, искупавшиеся в крови. Замершие перед битвой.
— Не надо, Рэй. Это убьет тебя, — в глазах Рена тревога. Она всегда там, темная, неизбывная, она никуда не денется, пока со Сноуком не будет покончено.
— А так они убьют тебя.
Их всего двое против трех дюжин, и это не отряд обычных штурмовиков, это личная гвардия Сноука.
Приказ только один. Вернуть одного. Убить другого. А Рэй не собирается в одиночку воевать со старым ситхом, ни за что.
Она подцепливает тонкий шнурок из кожи, он давил ей горло, не давая дышать больше месяца, он был ее защитой, но еще больше поводком, на который она с такой легкостью попалась.
Или это, или смерть Кайло. Что она могла выбрать?
Но сейчас выбирать уже не надо.
Когда удавка сорвана, Сила возвращается к Рэй, наполняет до края, это не Свет, не Тьма, это сплошная серость, смесь всего, топкая, вязкая, и ее так много, что на миг Рэй теряет контроль.
Земля Мю-сити дрожит и рвется на куски, пронизанные тонкими серебристыми лентами, искусственная планета с искусственным всем, ей сложно выстоять против этой странной парочки.
— Я буду рядом, — Кайло как обычно страхует ее, поддерживая связь Уз, иногда Рэй кажется, что он берет на себя всю боль, когда этот шумный грязный поток Силы течет сквозь нее, нарушая все законы. Он как якорь, и за него, неподвижного, выстоявшего в эпицентре бури, она может держаться.
— Я знаю.
Рассвет уходит вместе с потемневшим испорченным куполом, свет пропадает, окрашивая ступени в алый, скользя по разбросанным телам, безликим, безымянным.
Но местные — хотя кого тут назовешь местным, если не хочется задерживаться в богами проклятом месте даже на день, чтобы не схлопотать заряд бластера в лоб, — клянутся, что сегодня был особенный день.
Чем?
Никто из них не помнит.
====== Boy with one eye (Рэй/Кайло Рен) ======
Комментарий к Boy with one eye (Рэй/Кайло Рен) Вот так всегда. Это была заявка на Горетобер об отсутствующих конечностях, но они тут все. Посыпаю голову пеплом, хотя я ни капельки не расстроена тем, что вышло))))
Когда они оба заходят в лифт, и двери за ними бесшумно захлопываются, надежно отрезая от остального мира, слишком яркого, многоголосого, Рэй устало вздыхает и отступает назад.
Позволяет себе расслабиться и сгорбить плечи, которые все еще ломит от тесного парадного платья, и запустить руку в волосы. Как назло, они закручены, надежно закреплены на затылке добрым десятком острых шпилек, и просто так от них не избавиться. Разве что снять скальп.
— Дай я, — позади нее беззлобно ворчит Рен и прикасается к ее волосам. — Ты сейчас себя поранишь.
— Кто виноват, что эти прически слишком сложные. Моя воля, и я бы просто носила их распущенными, — слегка жалуется Рэй. Жаловаться ей, в общем-то не положено, не та работа — стой себе красиво и отсвечивай на фоне Бена Соло, создавая повышенное настроение.
— Так нельзя, ты же знаешь, — Рен с легкостью принимается за шпильки, выпутывая их из завитков и отбрасывает на пол. Они звенят, сталкиваясь с камнем, и разбрасывают золотистые блики на стены, на ее платье, на ее руки, почему-то сейчас вызывая воспоминания о Джакку. И о свободе, как некстати.
— Твоя мать будет ругаться, — Рэй хмыкает и позволяет себе чуть опереться на Рена, самую малость, чтобы не дать ему вообразить, будто она смертельно устала, хотя это так.
— Моя мать может отправляться в задницу, ты же знаешь. Она переживет, — Рен качает головой и отбрасывает еще одну золотую раздвоенную иглу. Та летит в панель, задевая сенсоры, и лифт сам собой останавливается.
Так мягко и нежно, что Рэй не успевает даже подумать об этом. И о том, что их ждут на приеме в честь дня рождения Принцессы. О том, что руки Рена покидают место, где им положено быть, и добираются до застежки ее платья.
— Эй... — она поворачивается к нему, когда ее платье уже наполовину сползает с груди, держась разве что за напрягшиеся соски — тело всегда так предательски реагирует на прикосновения Рена, всегда, — и округляет глаза. — Мы не можем.