— Тебя знобит. Ты не в порядке, Рэй. Иди сюда.
Чудо номер два случается, когда он помогает ей подняться. О Сила, до чего же я слабая, раз меня даже ноги не держат, с ужасом думает Рэй. Она не умеет болеть, она боится быть слабой, потому что на Джакку это верная смерть.
— Что... что со мной? — она вздрагивает, переступая через разлитую лужицу. Виновато гримасничает, хотя это больно, в горло точно колючек насыпали. И прислоняется к плечу Люка, жалея, что не может насладиться этим — она ужасно соскучилась по любым объятиям, ей сейчас сойдет что угодно. — Я же не умру, нет? — это почти смешно, но сейчас, когда ее тело напоминает раскаленный камень, Рэй кажется, будто она уже наполовину мертва. Остальная часть в предсмертной агонии.
— Нет, Рэй. Это всего лишь простуда. Давай, вот сюда.
Он уже практически несет ее в кровать, укладывает прямо как есть, в одежде, под одеяло, и усаживается рядом, чтобы расшнуровать ботинки.
— Не надо, я сама, — Рэй краснеет, неловко тянется сесть, но это слабо выходит. — Ох. Спасибо, — до чего же это все ужасно, наверное, выглядит.
— Не беспокойся. Тебе нужно поспать.
Она еще чувствует, краем сознания, мягкий толчок Силы, убеждающий ее поспать. А затем глаза сами собой закрываются, и Рэй даже не слышит, как опускается поверх ее одеяла еще одно, укутывая ее в кокон тепла.
На самом деле она плохо помнит последние несколько дней. И ночей. Это все сливается один бесконечный кошмар, наполненный болью и жаром. Но сейчас ей лучше, гораздо лучше, и Рэй садится в постели. Аккуратно, не беспокоя уснувшего в кресле рядом Люка. Неужели она заставила его сидеть рядом с собой все эти дни и ночи напролет?
О Сила.
Она сглатывает, с радостью понимая, что иглы в горле прошли, и ей уже не больно. Хотя голова еще кружится.
— Люк? — шепчет она тихо. Он только морщится во сне, но просыпаться не собирается. -Ну ладно.
Она же не маленькая, не беспомощная. Она выжила на Джакку, так что с походом в туалет тоже как-нибудь справится.
Чтобы добраться до двери, опираясь на ближайшие устойчивые поверхности, и напрочь запрещая себе думать о том, что она уже не в своей одежде, а в пижаме, с чужого плеча, ей требуется добрый десяток минут.
И когда Рэй таки открывает эту дверь, то не может сдержать удивленного вздоха.
Снаружи валит снег, самый настоящий, как на Старкиллере, только тогда у нее совсем не было времени подумать об этом. А теперь, когда крупные комки оседают на выставленной вперед ладони, тая и оставляя только мокрые следы, это кажется самым настоящим чудом. Чудом номер четыре.
Как раз после чуда номер три — она еще жива.
— А теперь быстро... И обратно в тепло.
Когда она ступает в сугроб, и по щиколотке ползет холодок, так похожий на прикосновения Люка, она смешно вскрикивает. И прибавляет ходу.
Он точно поймет, что она выходила. По мокрым следам на полу.
Пока Рэй еще слаба, хотя она отчаянно пытается доказать обратное, даже бросается помогать левитировать воду в котле, чтобы не мыть потом посуду заледеневшими руками, она официально освобождена от любых джедайских практик.
Кроме медитации, хотя Рэй кажется, из всех тренировок эта все еще самая тяжелая.
— Но почему мне больше ничего нельзя? Серьезно? Я что, умру, если возьму в руки меч?
— Бери, — тут же предлагает ей Люк, и Рэй теряется, затыкаясь. Он сам приносит и вкладывает ей в руку тренировочный меч, хотя какой это меч, просто палка, обмотанная на одном конце тряпками, чтобы не занозить ладонь. — Вот так и сиди.
— Учитель... — да он просто издевается над ней.
— Я не выпущу тебя на улицу. Ни за что.
— Как будто это сможет меня удержать... — начинает она скептически и правда поднимает ногу, чтобы встать и доказать ему, как чувствует, что не может. Не может и все. Ее ноги, наверное, до самых бедер, точно в песке увязли, неподъемные. А Люк смотрит на нее искоса, и Сила побери, она же видит, как он улыбается себе в бороду.
Ее руки точно такие же. Одна примерзла к тренировочному мечу, второй не отлипнуть от поверхности стола.
И она отчаянно пытается перебороть Люка, хотя ее Силы, болея или будучи абсолютно здоровой, в жизни не хватит, чтобы справиться с ним. Это все равно что кидать камушки в скалу, надеясь, что она переломится.
— Ну ладно. Сдаюсь, — тяжело вздыхает она. Вот теперь, после этой пятиминутной молчаливой борьбы, Рэй чувствует себя ужасно вымотанной. — Никакой улицы. Никаких занятий. И чем мне тогда, Сила, заняться?!
От голокронов ее тянет в сон. Рэй украдкой зевает и трет глаза, надеясь, что Люк не следит за нею. Нет, он, устроившись в своем кресле, занимается какой-то странной ерундой, если так можно назвать наматывание толстых нитей на длинные спицы и завязывая узелки.
— Что это? — она впервые видит такой странный способ... ткать? На Джакку таким делом не занимались, ткани привозили контрабандисты, да и те быстро пускали на тряпки, обматывая ими лицо и руки, чтобы избежать ожогов.
Здесь же, особенно, когда наступила зима, Рэй уже жалела, что вообще рвала свою одежду. Любая прореха, крошечная дырка — и все, прощай, драгоценное тепло.
— Потом увидишь, — Люку ужасно не нравится, когда она за ним следит, это точно, потому что свое странное полотно он прячет. — Ну и как дела с голокроном?
— М-м-м, — хмыкает Рэй. — У него дела отлично. У меня нет. Я не понимаю, зачем мне изучать техники, которые больше никто не использует. Даже вы.
— Это намек на то, что я старый?
— О Сила, нет! — Рэй понимает, что сморозила, хлопает себя по губам. — Совсем нет. Вы не ста... Я просто... — ну да, лучше заткнуться, потому что правильных слов она все равно не подберет.
На Джакку не принято извиняться. И теперь она не знает, как себя вести.
— Я просто... я просто дура. Я не хотела. Так. Голокрон, — она судорожно поворачивается к треклятому голокрону, нажимая на светящийся выступ, и перед нею снова появляется крошечная фигурка, занудно бормочущая о восемнадцати различных стойках.
И все же она следит за ним, искоса, аккуратно — она все же обидела его. Теплое выражение лица исчезло, оставив только отчужденность.
Нет, серьезно, Рэй. Ты идиотка!
— Мне кажется, мне уже лучше, — бодрым тоном начинает Рэй после завтрака. — Может, мне на пользу будет небольшая прогулка?
Сугробы снаружи достигают рекордных размеров, в них можно утонуть, но если идти по расчищенной Силой дороге, ничего плохого ведь не случится.
— Ну ладно, — сдается Люк, пока она уже по-настоящему радостно прыгает на одной ноге, натягивая на вторую упрямый ботинок. — Иди сюда.
Он ждет, пока она все же допрыгает до него и остановится, присмирев, и тогда начинает обматывать вокруг шеи этот кусок довязанного полотна.
Ооо, он куда теплее ее ветхих тряпочек, он большой и пушистый и еще немного колючий, но Рэй не возражает. На самом деле она стоит, замерев, и боится даже вздохнуть. И не сводит глаз с Люка, который выглядит донельзя смущенным.
— Это... мне, — она стискивает край шарфа, будто он вот-вот исчезнет, потому что это все ее сон. Но нет, шарф никуда не девается, как и Люк, как сердце, угрожающее расколошматить ребра изнутри.
Наверное, он не поймет, конечно, откуда, насколько это... важно для нее. Ценно. Никто не делал ей подарков до этого. Никто никогда...
— Спасибо! — Рэй поддается порыву, за который можно будет поукорять себя позже, и стискивает Люка в объятиях.
Он стремительно краснеет. Она тоже. Шарф ужасно щекочет подбородок. С крыши с грохотом валится шапка снега, заставляя их вздрогнуть.
На место одних тренировок приходят другие.
Когда вода возле берега замерзает до такой степени, что на лед можно ступить без угрозы для собственной жизни, Люк тащит Рэй именно туда.
Побегав по песку, мягкому, сыпучему, а затем по сугробам, таким же вязким, Рэй с опаской ступает на лед, понимая, что вот-вот грохнется. Слишком уж он скользкий.